Обратимся теперь к вопросам наследственного права. То, что Гумилев – единственный наследник Ахматовой и что ни Пунина, ни Каминская не относятся к числу наследников, сомнений не вызывает. Это обстоятельство подтверждается не только отсуствием завещания, но и тем, что завещание, ранее составленное Ахматовой в пользу Пуниной и Каминской, в тот период, когда сын ее находился в местах заключения и его дальнейшая судьба была ей неизвестна, по возвращении сына было Ахматовой аннулировано. Тем самым Ахматова ясно и недвусмысленно выразила свою волю, чтобы ее единственным наследником был сын. В каких отношениях находилась Ахматова с сыном, с одной стороны, Пуниной и Каминской, с другой, как относились к ней Пунина и Каминская и как она относилась к ним, никакого юридического значения для определения круга лиц, призываемых к наследованию, не имеет. К наследованию после смерти Ахматовой в полном соответствии с законом ввиду отсутствия завещания мог быть призван и был призван только ее сын.

Наследство Гумилевым было принято. Акту принятия наследства придается универсальное значение. Этот акт распространяется на все наследственное имущество, в чем бы таковое ни выражалось и у кого бы оно ни находилось. Он распространяется даже на такое наследственное имущество, о существовании которого не подозревает и сам наследник. Более того, наследник не может принять лишь часть причитающегося ему наследственного имущества. Он может либо полностью принять наследство, либо полностью отказаться от него. И это положение в советском наследственном праве принадлежит к числу азбучных. В соответствии с ним акт принятия наследства Гумилевым также имеет универсальное значение. Он распространяется на все объекты наследственного преемства, будь то объекты авторского права, права собственности или обязательственного права, независимо от того, у кого они находятся. Все то, что принадлежало при жизни самой Ахматовой (за исключением тех прав, которые по наследству не переходят), переходит в порядке наследственного преемства к ее единственному наследнику – Гумилеву. Соответственно этому к Гумилеву перешли по наследству не только авторские правомочия на рукописи Ахматовой, но и право собственности на те рукописи, которые принадлежали самой Ахматовой при ее жизни. Указание в свидетельстве о праве на наследство авторского права в качестве предмета наследования вовсе не означает исключения из наследственной массы объектов права собственности, принадлежавших Ахматовой при ее жизни, в том числе и рукописей. Такое исключение означало бы принятие наследником лишь части наследства, что по советскому наследственному праву не допускается. Гумилев мог принять наследство лишь целиком, в том числе и право собственности на рукописи, принадлежавшие его матери, что он и сделал.

Обратимся теперь к договору, который заключил Гумилев с Пушкинским домом об уступке рукописей его матери за 100 руб. По существу, этот договор прикрывал собой передачу Гумилевым рукописей в дар государству в лице Пушкинского дома. Таким образом, если квалифицировать этот договор как притворный, то нужно обратиться к той сделке, которая скрывается за ним (ст. 53 ГК РСФСР). Едва ли не все участники процесса, в том числе Публичная библиотека и ЦГАЛИ, подчеркивали, что по существу воля Гумилева была направлена на то, чтобы безвозмездно передать архив своей матери государству. Совершенно очевидно, что эта сделка не только не противоречит закону и интересам государства, а как раз напротив, свидетельствует о глубоко патриотическом их осознании. Ставить под сомнение ее действительность нет никаких оснований.

Обратимся теперь к тому, подарила ли Ахматова при жизни свой архив Пуниной и Каминской, и к юридической оценке якобы имевшего место согласия Гумилева на продажу архива Пуниной. Отметим, прежде всего, что в основу отказа Гумилеву в иске Верховный Суд РСФСР положил оба эти обстоятельства. Между тем они исключают друг друга. Если Ахматова действительно подарила при жизни свой архив Пуниной и Каминской, то согласию Гумилева на продажу архива вообще не следует придавать юридического значения. Если же именно согласие Гумилева обусловливает правомерность распоряжения архивом со стороны Пуниной, то никакого дарения архива при жизни Ахматовой не было. Что же касается дарения на случай смерти, то оно, как известно, вообще не имеет юридической силы. Итак, подарила ли Ахматова свой архив Пуниной и Каминской? Полагаем, что нет. Начать с того, что значительную часть этого архива составлял, по выражению свидетеля Наймана, так называемый живой архив, с которым Ахматова работала. С этим архивом она никогда не расставалась, он всегда находился при ней, в том числе и во время последней поездки в Москву, из которой Ахматова уже не вернулась. Это обстоятельство подтвердили все проходившие по делу свидетели. Не отрицали его и свидетели Люш и Шейн. Свидетели спорили между собой лишь об объеме архивных материалов, увезенных Ахматовой в последнюю московскую поездку.

Далее, свидетели Адмони, Харджиев и другие показали в суде, что если Ахматова дарила что-либо из своего литературного наследства, то только с дарственной надписью. Между тем, как показал свидетель академик Жирмунский, ни на одной из тетрадей, переданных Пуниной в ЦГАЛИ, он дарственной надписи не видел. В то же время Пунина утверждает, что именно в ЦГАЛИ она передала ту часть архива, которая Ахматовой была ей якобы подарена.

То обстоятельство, что значительная часть архива Ахматовой никому подарена не была, не отрицает и сама Пунина. Как неоднократно указывала Пунина, ту часть архива, которая ей была подарена, она передала в ЦГАЛИ. Ту же часть архива, которую Пунина передала в Публичную библиотеку, Ахматова ей, Пуниной, не дарила. Получение от библиотеки денег за эту часть архива сама Пунина рассматривает как оплату ее и Каминской труда по систематизации архива. Между тем, как подтвердил в судебном заседании Ленинградского городского суда представитель Публичной библиотеки, «платили мы за рукописи, а не за работу, поверив Пуниной, что она является собственником архива».

Вообще надо сказать, что, признавая правомерными действия Пуниной по распоряжению архивом, Верховный Суд РСФСР почему-то исходил из того, что собственником этого архива является Пунина. Не говоря уже о том, что эта презумпция была опровергнута как показаниями свидетелей, так и другими собранными по делу доказательствами, исходить следовало из обратной презумпции, а именно из предположения, что собственником литературного архива Ахматовой при жизни Ахматовой была она сама, и требовать от Пуниной представления доказательств, что право собственности на архив уже при жизни Ахматовой перешло к ней, Пуниной. Между тем таких доказательств Пунина не представила и, конечно, не смогла бы представить.

Таким образом, по делу ничем не доказано, что Ахматова при жизни подарила свой литературный архив Пуниной. Таких доказательств нет, даже если согласиться с тем, что