отчетах своих не лгало, уверяя, что все находится в чудесном виде, как это обыкновенно делается. В приказе есть ссылка на какую-то записку, в которой весьма резко говорится о разных форменных и официальных лжах. Это производит большой шум в городе. Министрам и всем, подающим отчеты, приказ очень не нравится. В сущности же это прекрасное дело. Многим вообще не нравится, что начинают подумывать о гласности и об общественном мнении.
7 декабря 1855 года
Вечер у князя Вяземского. Погодин читал свою старую драму «Петр Великий». Есть места недурные, прочее зело скучновато. Граф Соллогуб следующими словами выразил свое неудовольствие: «Таковое чтение — уж мое почтение!» Да и никто не остался доволен. Не знаю, приятно ли было князю Вяземскому и князю Львову слушать, как их деды или прадеды отличались в скверном заговоре против Петра в пользу царевича Алексея. Они выставлены в таком виде, что их, право, не лестно считать своими предками.
10 декабря 1855 года
Мое двусмысленное положение при министре, наконец, заставило меня прибегнуть к решительной мере. Авраам Сергеевич называет меня «своим другом», поручает мне важные дела. Я работаю с ним, могу сказать, вполне бескорыстно, потому что не получаю даже никакого жалованья за то. И что же: никогда не могу быть уверен в единственной награде, которая, в сущности, мне нужна, — в пользе и прочности моего труда. Ибо у «друга моего» есть другие друзья в его канцелярии, которых он часто слушается охотнее, чем меня, и по наущению которых то и дело разделывает то, что перед тем мы с ним, казалось, так согласно воздвигали. Между тем силы мои истощаются в непосильной работе, так как я должен же все-таки заботиться и о насущном хлебе для себя и для своей семьи. Написал Аврааму Сергеевичу письмо, в котором излагаю ему настоящее положение вещей — впрочем, отлично ему известное — и говорю, не найдет ли он возможным для ограждения нашего общего дела как-нибудь оформить мое положение в министерстве так, чтобы я мог посвящать ему больше времени и уже на равных правах отбиваться от канцелярских козней.
Вечером в тот же день получил очень любезную записку от Авраама Сергеевича. Он сетует на то, что я имею к нему так мало доверия, тогда как он в эту самую минуту занят не только обеспечением за собой моих трудов, но еще как друг хлопочет и об улучшении моей судьбы. В воскресенье я с ним виделся. Самые дружеские объяснения и уверения.
30 декабря 1855 года
Пышные обещания Авраама Сергеевича разрешились. Мне выдано «пособие» в 1200 рублей. Авраам Сергеевич точно хотел, прости Господи, заткнуть мне глотку.
Получив от Гаевского официальное извещение о назначении мне по высочайшему повелению вышеупомянутых денег, я должен был ехать к министру. Он принял меня с огорченным видом и выразил сожаление, что ему не удалось сделать для меня всего, что он желал. Он, как говорит, делал обо мне доклад государю как о «человеке, который ему необходим и которого должно иметь в виду для особенно важных дел, ибо в нем способности соединены с благородным характером», и представил меня к денежной и к почетной награде.
Государь выслушал его благосклонно и отвечал, что согласен дать мне денег, но почетную награду (владимирский крест) не может дать, потому что в комитете министров и то страшно вопиют на массу наград по министерству народного просвещения. В заключение государь заметил министру, отчего он не внес меня в число двух лиц, о которых министры имеют право ежегодно представлять государю вне установленного порядка?
На это Авраам Сергеевич ничего не мог ответить, а мне признался, что оплошал. Новые обещания и сетования на недоверие к нему.
