На мамины похороны пришли и ее коллеги, и ее ученики. Было много народу и несколько съемочных групп из Турции. Мне потом показали эти записанные репортажи, прошедшие по всем турецким центральным телеканалам. Отпевал маму в Сретенском монастыре его настоятель, отец Тихон, бывший когда-то Вериным студентом Гошей Шевкуновым, к которому она ездила в Псково-Печерскую лавру в безуспешной попытке отговорить его от пострига. Солнечные лучи в храме падали на мамино лицо. Было красиво, печально и торжественно. А панихиду в Доме кино я помню совсем плохо, как в тумане. Но точно знаю, что там Юрий Николаевич Арабов говорил про Веру что-то очень важное, что-то главное, что-то точное… Все хочу у него спросить: что? – и не могу почему-то.

Жизнь иногда играет в странные игры, повторяя какие-то ситуации. Я переехала от бабушки к маме в московскую квартиру пару лет спустя после того, как Вера осталась одна. Всю жизнь с небольшими перерывами на два моих неудачных замужества я прожила в кабинете Назыма Хикмета, где и теперь пишу эти строки. Сейчас глубокая ночь, за окном спит темный город. И как когда-то моя блистательная Вера записывала за этим длинным столом свой нескончаемый разговор с Назымом, я пишу о ней, вернее, о них обоих. Скоро настанет суббота, и я опять поеду на кладбище, где на могиле стоят уже два черных камня – большой с силуэтом Хикмета и маленький с именем Веры, словно выведенном его собственной рукой. Теперь они снова вместе. Порой мне кажется, что они продолжают свое тайное существование в нашем доме, где жили счастливо и оба умерли с любовью друг к другу – сначала он, а тридцать восемь лет спустя и она.

Анна Степанова

Примечания

1

Подстрочный перевод стихотворения Пабло Неруды.

2

Надо сказать, что в те годы дети традиционно звали взрослых «дядями» и «тетями». Так было и у нас: «тетя Тося» – Сверчевская, «дядя Акпер» – Бабаев, «тетя Соня» – Сайтан. И только вальяжного и велеречивого Комиссаржевского мой детский язык не поворачивался величать «дядей Витей», а потому он никак и не звался.