– Дух знаний – это полёт, и дух этот, как правило, светлый. На следующий год окна сделаем светлыми – добьёмся, – пообещала я директору.

– Хорошо бы, – засмеялся дневальный.

– Мне это нравится, – улыбнулся и Иван Петрович, – ещё не работали, а уже предложения.

Шесть классных комнат, из которых две проходные, большая учительская, маленький кабинет директора и комната для дневальных – вот и вся школа. Три кабинета в конце здания занимали работники различных служб.

Моё негодование вызвали проходные классы:

– Это неудобно – каждый проходящий отвлекает!

– Во время занятий хождения запрещены. Разве что учитель пройдёт, у которого в расписании нет первого урока.

– Вот видите – ходят всё-таки! Переделать это надо.

– Пять лет работаю – никто неудовольствия не выражал.

– А где туалет?

– Туалета нет.

– Иван Петрович! Как можно без туалета? А если, простите, приспичит?

– И правда, – хохотнул Валентин.

– Женщины ходят в санчасть – она за стеной. Мужчины в случае надобности бегают на вахту.

– К чему такое неудобство? А ученики?

– Ученики в туалет не ходят.

– Ну, что вы говорите, Иван Петрович, это же противоестественно!

– Терпят.

– А если невтерпёж?

– Мужчина есть мужчина, он и от крылечка недалеко встанет.

– Нельзя так, изменить это надо.

– Замначальника по политвоспитательной работе проводит расширенные совещания, на которые приглашаются и учителя. Давайте подумаем, что можно сделать, и на следующем заседании вы, как свежий человек, выскажете свои соображения, – переложил на меня ответственность Иван Петрович.

– Ладушки, я согласна.

– Ещё одна информация – женщинам запрещается ходить по зоне в одиночку. Они ходят в сопровождении с вольнонаёмным или надзирателем.

– А если только ко второму или к третьему уроку надо?

– Просите у ДПНКа провожатого. Теперь посмотрите на эти кнопки рядом с учительским столом. Это кнопки-сигналы, они в каждом классе есть. Возникло ЧП – нажали, и на ДПНКа срабатывает сирена. Надзиратели моментально прибегают – проверено.

– И учителя этими кнопками пользуются?

– Очень редко.

– Будем надеяться, что нажимать не придётся, – посмотрел на меня Валентин.

– Хотелось бы. А к ученикам как обращаться? По имени как-то нехорошо – взрослые!

– У них нет имён – они осуждённые. В школе называют их «ребятами».

– Большие дяденьки – и «ребята»?

– Ну, а как ещё? «Товарищи» нельзя, «господа» тем более, остаётся одно – «ребята».

– Да, необычно, – согласился Валентин.

– Привыкнете, пойдёмте в штаб машину просить, а то опоздаем.

– «Штаб»? А это что такое?

– Административное здание, оно за зоной находится.

– Иван Петрович, вы забыли дать программы для вечерних школ.

– Сейчас принесу, они в кабинете, – и он вышел.

– Может, откажемся? У меня такой опыт наработан – и всё бросать? Да и слишком мрачно всё.

– Поработаем, а там видно будет. Главное – крыша над головой.

Вошёл директор и протянул Валентину две книжицы.

– Это программы.

– И что с ними делать? – принимая брошюрки, засмеялся он.

– Я тебе объясню. Нам бы, Иван Петрович, учебники ещё.

Когда мы выходили из школы, Валентин напомнил:

– Вы забыли сказать, когда начало занятий.

– Занимаемся в две смены: утром с теми, кто работает во вторую смену, вечером – кто в первую. Начало занятий первой смены в десять утра, второй – в пять вечера. А сейчас, – остановился директор на заасфальтированной площадке перед школой, – мы проходим по «плацу» – месту, куда выводят осуждённых на общую проверку.

– А если дождь или сильно холодно? – интересуется Валентин.

– Тогда проверку проводят по отрядам.

– Зачем выгонять на общую проверку, если её в отрядах провести можно? – жалею я несчастных.

– Это дисциплинирует.

– Да-а, жалко работу бросать.

– Почему бросать? – не понимает Иван Петрович. – Как учили, так и будете учить.

– То были дети, здесь – взрослые, и не просто взрослые – заключённые, словом, «зэки», – возразила я.

– Их нельзя называть заключёнными.

– Как это «нельзя», если они заключённые!

– Они осуждённые.

– Какая разница! Осуждённые, то есть осуждены за проступки, заключённые – заключены за проволоку! – пытаюсь я отстоять свою точку зрения.

– Считается оскорблением назвать «зэка» заключённым, его «осуждённым» называют.

– Те же штаны, только навыворот. Жалко детскую школу.

– Взрослых тоже учить надо – многие из них даже меньше детей знают.

– Разве так бывает? – сомневаюсь я.

– Ещё как бывает! Многие – ни читать, ни писать не могут! В двух первых классах пятьдесят абсолютно безграмотных! Начальные классы переполнены. Есть такие дремучие, что даже сказки Пушкина не знают. Первые дни будет немножко необычно – потом привыкнете.

– Как же они, безграмотные, живут? В магазинах ведь что-то сосчитать надо? – недоумевает Валентин.

– Этому я тоже удивляюсь. Безграмотные, а считать умеют. И даже быстро! Но спроси таблицу умножения – не знают. Как считают, непонятно…

К вечеру на колонийской машине привезли мы свои вещи в новое совместное жилище. Это была наша первая, по-настоящему супружеская ночь!..

Всё впервые

Первого сентября 1964 года началась наша новая жизнь, трудовая и семейная. Учителя-женщины являются для колонии проблемой: ученики влюбляются. Такая связь преследуется, но учительница математики, работавшая до нас, осмелилась после освобождения своего воздыхателя выйти за него замуж. Как только история получила огласку, учительницу уволили, хорошо – не по статье.

В первый день мы пораньше вышли из дома, чтоб за пятнадцать минут до звонка быть на работе, как требовалось в детской школе. Оказалось – рано. Выстроенные на плацу осуждённые «пожирали» новую учительницу, сопровождали её смачными репликами, из которых самыми безобидными были: «Вот так краля!», «А грудь-то какая!», «С такой бы под одеяло!» Я казалась себе раздавленной и оплёванной – в класс идти не хотелось. Иван Петрович объяснил, что избежать прохождения, «как сквозь строй», можно, если приходить в школу до или после проверки.

Немецкий преподавался здесь впервые, поэтому все классы занимались по примитивной программе пятого класса. Чтобы облегчить запоминание слов, я показывала предмет и требовала полного ответа: «Wer, was ist das?[8]», «Wo ist das[9]…?», «Wie ist das[10]…?» Иногда, чтобы оживить урок, один из учеников изображал в качестве наглядного материала действие глагола – другой отгадывал: «Der Junge (Mann, Schuler) schreibt, malt, liest, zeigt, springt, leuft, sitzt…[11]» He обходилось без ляпсусов – в такие минуты из класса раздавался дружный мужской смех. Ляпсусы усиливали азарт, и осуждённые, как дети, учили непонятный язык. Учителя поражались – я радовалась. С трудом привыкала, что взрослые мужчины, бывшие намного старше учительницы, безропотно подчинялись, называя «за глаза» просто Адольфовной. Отчество у большинства не вызывало никаких ассоциаций, лишь один откровенно удивился: «Почему не заменили? Это многие сделали!»

Два свободных дня в расписании – среда и суббота – позволяли Валентину улаживать