Тем утром, когда Фаунтлерой впервые увидел подаренного ему пони, граф так увлекся его реакцией, что почти вовсе позабыл о своей подагре. Конюх привел своего хорошенького подопечного, который выгибал блестящую караковую шею и грациозно потряхивал головой в лучах солнца, и теперь граф сидел у открытого окна библиотеки, наблюдая, как Фаунтлерой усваивает первый урок верховой езды. Ему хотелось знать, не оставит ли мальчика его обычная храбрость. Пони был не особенно маленький, а граф часто видел, как дети робеют, впервые садясь в седло.

Но Фаунтлерой, напротив, просто лучился от радости. Он никогда еще не ездил на пони, поэтому его восторгу не было предела. Уилкинс, конюх, взяв животное за уздечку, провел его туда и обратно перед окном библиотеки.

– Паренек не из робких, – рассказывал после Уилкинс на конюшне, ухмыляясь во весь рот. – Вскочил на конька, я и глазом моргнуть не успел. Сам старик бы прямей не сидел в седле, коли удалось бы его туда подсадить. И он говорит мне, значит: «Уилкинс, – говорит, – я прямо сижу? А то в цирке очень прямо сидят». А я ему: «Прямей стрелы, вашмилсь!» А он от радости смеется и говорит: «Вот и хорошо, – только вы мне скажите, если я буду плохо сидеть, Уилкинс!»

Но прямо сидеть в седле, пока его пони ведут под уздцы, мальчику было не вполне достаточно. Через несколько минут Фаунтлерой спросил деда, глядевшего из окна:

– Можно мне самому поехать? И можно побыстрее? Мальчик с Пятой авеню и рысью умел, и галопом!

– А ты сумеешь? – спросил граф.

– Мне хочется попробовать, – ответил Фаунтлерой.

Его сиятельство жестом приказал Уилкинсу повиноваться; тот привел своего собственного коня, сел на него и взял пони Фаунтлероя за поводья.

– Что ж, – сказал граф, – теперь пусть едет сам.

Следующие несколько минут принесли маленькому ездоку немало острых ощущений. Он обнаружил, что ехать рысью куда менее удобно, чем шагом, и чем быстрее рысит пони, тем сложней держаться в седле.

– Уж о-очень тря-сет… – сказал он Уилкинсу как бы невзначай. – А ва-а-ас тря-сет?

– Нет, милорд, – ответил Уилкинс. – Со временем привыкнете. Вы, главное, поднимайтесь в стременах.

– Я все вре-мя под-ни-ма-юсь, – заверил его Фаунтлерой.

Он приподнимался и падал обратно в седло – довольно неуклюже, качаясь из стороны в сторону. Запыхавшийся и красный от натуги, мальчик держался изо всех сил, но не забывал сидеть как можно прямее. Граф наблюдал все это со своего места в библиотеке. Когда всадники появились из-за деревьев, за которыми исчезли на несколько минут, и подъехали к окну, Фаунтлерой оказался уже без шляпы, щеки его алели ярче маков, губы были плотно сжаты, но он упорно продолжал ехать рысцой.

– Погоди-ка минуту! – сказал его дед. – Где твоя шляпа?

Уилкинс прикоснулся к своей.

– Слетела, вашсиятьсво, – объяснил он с нескрываемым весельем. – Не дал мне остановиться, чтоб ее поднять, милорд.

– Не особенно он боится, а? – сухо сказал граф.

– Что вы, вашсиятьсво! – воскликнул Уилкинс. – Да он, кажись, и слова этого не знает! Мне в свое время доводилось учить юных джентльменов верхом ездить, но такого смельчака я еще не встречал.

– Устал? – спросил граф Фаунтлероя. – Хочешь отдохнуть?

– Я не ожидал, что будет так трясти, – честно признался юный лорд. – Устал немножко, но отдыхать не хочу. Я хочу научиться. Вот сейчас отдышусь и за шляпой поеду.

Если бы самый мудрый человек во всем мире попытался наставить Фаунтлероя, как угодить глядящему на него сейчас старику, он и то не сумел бы придумать ничего более действенного. Когда пони снова порысил в сторону аллеи, бледный румянец проступил на суровом лице графа, а глаза его под кустистыми бровями заблестели от радости, какой его сиятельство уже не чаял когда-нибудь ощутить. Он сидел и с нетерпением ожидал, когда снова послышится стук копыт. Прошло довольно много времени, но когда тот наконец раздался, то звучал уже куда быстрее прежнего. Фаунтлерой все так же был без шляпы – ее вез Уилкинс; щеки мальчика горели еще ярче, волосы растрепались, но он ехал довольно бодрым галопом.

– Получилось! – пропыхтел он, когда всадники приблизились. – Г-галопом проехал. Мальчик с Пятой авеню ездил лучше, но у меня получилось, и я не упал!

После этого они с Уилкинсом и пони стали близкими друзьями. Почти каждый день деревенские жители видели, как они вместе прогуливаются верхом, веселым галопом проносясь по главной дороге или маленьким улочкам, утопающим в зелени. Дети из близлежащих домов тут же сбегались поглядеть на гордого каракового пони с изящным маленьким наездником, который так прямо сидел в седле, а юный лорд совсем не по-лордовски, зато весьма сердечно срывал с головы шляпу и кричал им: «Привет! Доброго утра!» Иногда он останавливался и заговаривал с детьми, а однажды Уилкинс вернулся в замок с рассказом о том, как Фаунтлерой решительно спешился неподалеку от деревенской школы, чтобы уставший хромой мальчик мог доехать до дому на его пони.

– И богом клянусь, – приговаривал Уилкинс, рассказывая свою историю на конюшне, – богом клянусь, слова против он и слышать не пожелал! И мне спешиться не дозволил – ему, мол, на большом коне будет неудобно. Говорит мне: «Уилкинс, этот мальчик хромает, а я нет, да вдобавок я хочу с ним поболтать». Усадили мы паренька, и милорд побрел на своих двоих подле него – руки в кармашках, шапку заломил, посвистывает да беседу ведет, довольный донельзя! До нужного дома добрались, хозяйка тамошняя с порога ахает, что, мол, случилось, а милорд шапку сымает да говорит: «Я вашего сыночка привез домой, говорит, а то у него нога болит, и мне показалось, что палки, с какой он ходит, ему мало, и я попрошу дедушку, чтоб ему сделали костыли». И не сойти мне с этого места, бедняжка дар речи потеряла от удивления – да любой бы потерял! Я и сам думал, вот-вот по швам тресну!

Когда эта история дошла до графа, он не рассердился, чего немного опасался Уилкинс; напротив, расхохотавшись, он позвал Фаунтлероя к себе и заставил еще раз изложить события от начала до конца. Этот рассказ вызвал у него новый приступ смеха. А через несколько дней замковая карета остановилась на улице, где жил хромой мальчик. Фаунтлерой выскочил из экипажа и поспешил к порогу, взвалив на плечо, словно ружье, пару крепких, легких новеньких костылей, которые подал миссис Хартл (фамилия хромого мальчика была Хартл) со словами: «Дедушка просил кланяться. Вот, пожалуйста, возьмите для вашего мальчика. Мы надеемся, он скоро выздоровеет».

– Я передал от