Теперь она посизела, оттого что распушился ковыль, распустив по ветру серебристую проседь.

Предосенняя тоскливая дрёма обволакивала пустынную, пугающе затихшую степь.

Я посидел на свилеватом пне и пошел на Ключарку.

В блеклой синеве неба пластались холодные, взбитые ветром облака, и такая глухая мертвая тишина стояла в этот час в степи, что сердце беспомощно сжалось от каменной горючей тоски, и я заплакал навзрыд.

Плакал долго, захлебываясь, как ревут маленькие. Облегченный, уснул, будто в яму провалился...

Проснулся я со свежими силами и ясной головой.

По мыску плеса бегал длинноногий чибис и тревожно спрашивал: "Чьи вы? Чьи вы?"

- Берестовы! - громко сказал я.

Чибис испуганно пискнул и улетел. А я посмотрел в степь, охваченную золотым пожаром надвигающейся осени, посмотрел в далекие и загадочные дали земли сибирской и почувствовал, как великая и грозная сила вливается в мое сердце, оттого что я стою на земле, за которую отдал жизнь мой отец, оттого что я тоже Берестов.

И здесь, в омытой грозами степи, я дал клятву, что пойду дорогой отца, дорогой большевиков.

Я вытер следы слез, попил из ладоней студеной водицы и пошел в степь.

Кончилось мое детство. И не вернуться мне в него. Никто не возвращается в детство. Прощай, звонкое, дорогое, невозвратное.

Я уходил в жизнь.