— Я в медицине тридцать лет, Анна Сергеевна, — тихо, но твёрдо ответил доктор Михайлов. — И знаю, что некоторые вещи нельзя объяснить научно. Называйте это чудом, если хотите.

Он повернулся к Але.

— Мы проверим неврологические функции, и если всё будет хорошо… — он помедлил, словно не веря собственным словам. — То да, сможем отключить тебя от аппарата и перевести в обычную палату.

* * *

Прошло два дня. Врачи были ошеломлены скоростью выздоровления Али. Переломы, обычно заживающие месяцами, каким-то образом срослись за считанные дни. Внутренние травмы исчезли, словно их и не существовало. Даже шрамы от операций затягивались с невероятной скоростью.

«Медицинское чудо» — так её называли. Врачи приходили из других отделений, чтобы просто взглянуть на неё, перешёптываясь в коридоре.

Теперь Аля лежала в обычной палате — светлой, с голубыми занавесками и видом на больничный парк. Здесь было немного тесно: две кровати (её и пустующая), тумбочка, стул. Пахло уже не так резко: лекарствами, больничной едой, немного пылью и просто жизнью, которая текла за стенами. Она сидела на кровати, уже без гипса, корсета и большей части бинтов — остались только небольшие повязки, — готовилась к выписке. Тело еще немного ныло, но врачи говорили, что восстановление идет невероятными темпами. Вокруг неё витал ореол чуда. Медсестры перешептывались в коридоре, соседи по этажу заглядывали с любопытством, даже врачи при обходе смотрели на неё с каким-то суеверным уважением. Кто-то говорил о божественном вмешательстве, кто-то — о невероятном везении, кто-то качал головой, не находя объяснений. А Аля…

Она лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь простыми ощущениями — лучом солнца на лице, свежестью чистого постельного белья, звуками жизни вокруг. Мир, обычный, повседневный, несовершенный мир, казался таким прекрасным, таким настоящим. Последние дни таинственным образом испарились из памяти, но что-то изменилось внутри неё — фундаментально, необратимо. Словно все кусочки мозаики наконец-то встали на свои места.

Аля подняла руку, разглядывая её — обычную, немного полноватую, с короткими ногтями и заусенцами. Её рука. Несовершенная. Настоящая. Живая. И она казалась ей прекрасной.

В дверь осторожно постучали, и в палату заглянула медсестра.

— К тебе посетители, Александра. Родители.

Сердце пропустило удар. Родители. Она даже не успела подумать о том, что они, должно быть, с ума сходят от беспокойства.

Они вошли — мама впереди, отец чуть позади. Мама выглядела непривычно изможденной, под глазами залегли тёмные круги, а обычно аккуратно уложенные волосы были собраны в небрежный хвост. Отец казался постаревшим на десять лет, с новыми морщинами на лбу и вокруг глаз.

— Аля! — мама бросилась к ней, обнимая так крепко, словно боялась, что дочь растворится в воздухе, если она отпустит. — Боже мой!

Она плакала, не скрывая слёз, не пытаясь делать вид, что всё хорошо. Впервые за много лет Аля видела её настоящую — испуганную, уязвимую, без маски вечного оптимизма.

— Мама, — Аля обняла её в ответ, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. — Всё хорошо. Я жива.

Отец подошёл с другой стороны кровати, положил руку ей на плечо. Молча, но в этом жесте было больше, чем он мог бы выразить словами.

— Что с тобой случилось, Аля? — мама наконец отстранилась, вытирая слёзы. — Ты… ты сама… — она не смогла закончить, но Аля поняла вопрос.

— Нет, мама. Это был несчастный случай, — она взяла мать за руку. — Я переходила дорогу, задумалась, не посмотрела по сторонам. Водитель не виноват.

Лицо матери исказилось от боли и вины.

— Я должна была видеть, что с тобой что-то происходит, — прошептала она. — Должна была понять, что ты страдаешь. А я… я просто говорила: «Улыбнись, и всё наладится». Как будто это могло помочь.

— Мама, — Аля сжала её руку крепче. — Я правда не прыгала под машину. Я не хотела умирать. Это был несчастный случай.

Мать посмотрела ей в глаза, словно искала в них правду.

— Поверь, мне очень повезло, — добавила Аля с лёгкой улыбкой. — Врачи говорят, это чудо, что я выжила.

— Мы думали, что потеряем тебя, — тихо сказал отец. — Врачи не давали никаких гарантий. А сегодня позвонили и сказали, что ты идёшь на поправку с невероятной скоростью.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила мама, оглядывая Алю с головы до ног, словно пытаясь убедиться, что все части тела на месте.

— Хорошо, — ответила Аля с улыбкой. — Правда, хорошо. Лучше, чем когда-либо.

И это не было ложью. Физическая боль отступала с каждым часом. А вместе с ней уходило и нечто другое — тяжесть, которую она носила в себе годами. Ненависть к себе. Страх перед жизнью. Жажда убежать от реальности в мир фантазий.

— Что будет с водителем? — спросила она, вспомнив вдруг о человеке, сбившем её. — Его ведь не посадят?

Родители переглянулись.

— Это будет решать суд, — осторожно ответил отец. — Но если ты подтвердишь, что он не виноват…

— Я подтвержу, — твёрдо сказала Аля. — Не хочу, чтобы из-за моей невнимательности пострадал невиновный человек.

Мама посмотрела на дочь со смесью удивления и гордости, ранее так не характерной ей.

— Ты изменилась, Аля, — лишь выдавила она сквозь слёзы. — Словно… повзрослела за эти дни.

Аля только слабо улыбнулась.

* * *

Новость о её чудесном исцелении разлетелась быстро. На следующий день в больницу пришли репортёры — из местной газеты, с областного телевидения, даже из какого-то медицинского журнала. Они толпились в коридоре, пытаясь прорваться в палату, но медсёстры стойко охраняли её покой.

— Это сенсация! — доказывал молодой журналист с блокнотом. — Девушка восстала из мёртвых! Мы должны рассказать людям!

— Она не восставала из мёртвых, — устало объясняла старшая медсестра Нина Петровна, пожилая женщина с добрыми глазами и железным характером. — Она была в коме. И теперь идёт на поправку. А вы мешаете ей восстанавливаться.

Аля слышала эти разговоры из палаты и улыбалась. Нина Петровна оказалась права. Она не воскресала из мёртвых. Она просто… вернулась. Из места, которое было и не было реальностью одновременно. Из места, где она узнала главное — о себе, о жизни, о принятии. Жаль только, что совсем ничего не помнила.

Родители решительно отказались от интервью, и Аля поддержала их. Она не нуждалась в публичном внимании. Не нуждалась в славе «чуда медицины». Хотела просто жить — обычной, несовершенной, настоящей жизнью.

* * *

Машина тихо подъехала к дому. Знакомый подъезд кирпичной пятиэтажки, облупившаяся краска на скамейке у входа, голые ветки старого тополя, царапающие серое ноябрьское небо. Дом. Аля вышла из машины, опираясь на руку отца, и вдохнула полной грудью холодный, влажный воздух. Он пах прелыми листьями,