Потом пошли портреты: лосятника, Васьки Дремова, пастуха-любителя утятины, топографов, директора бани…

Опять раздался голос Виктора:

— Из всех действующих лиц фильма бездействует только Матерый.

Опять появилось изображение волка. Теперь он лежал, распростершись на земле у ног чернобрового парня, который опирался на ружье.

— Матерый, — продолжал Виктор, — сражен зарядом крупной картечи. Вспомните: по закону зоологии — там, где появляется тигр, волки жить не могут!

Теперь никто не мог оторвать глаз от экрана. Те самые люди, которых только что видели за обычной работой, шли в лес и превращались в преступников. Они ставили петли на лосей, глушили рыбу взрывчаткой, душили маленьких утят. Сцены разбоя чередовались с мирными, замечательными по красоте картинами природы, и от этого у всех на душе становилось тревожно.

На экране лосятник, перевернувшись в воздухе, повис в петле.

— Так его. Правильно! — одобрительно загудели в зале.

На Ивана Лукича Дремова пленки, видать, не пожалели. Взрыв на озере… Иван Лукич с голой волосатой грудью хватает оглушенную рыбу… Вот лицо его перекосилось от злобы, и он, крича что-то, бросается прямо на зрителя.

В зале хохот.

Экран внезапно погас. Стало темно. Наташа вскочила и хотела побежать в кинобудку — что случилось?

— Кина не будет! — озорно выкрикнул кто-то.

В зале вспыхнул свет. И все увидели, как меж рядов пробирался к выходу Иван Лукич. Его узнали. Он прошмыгнул, как загнанный волк, и ему вслед зааплодировали, засвистели, затопали ногами.

Сеанс продолжался.