Прекрасно. Значит, сама она в них не заглянет и не проверит, есть ли там Виола Энверуа.

Я подалась вперёд:

— Миссис Ватсон, а вы как считаете, что произошло?

На мгновение она растерялась и закрыла лицо руками:

— Даже не представляю.

Тут пришла горничная с подносом. Миссис Ватсон собрала волю в кулак, расправила плечи и налила нам чай.

— Вы живёте в Лондоне со своей семьёй, мисс... мм... Энверуа?

Я сказала, что живу одна, работала в конторе, а сейчас работы у меня нет, но я надеюсь попасть в издательство на Флит-стрит, — и мне нигде не пришлось соврать. Впрочем, это не имело значения; даже если бы я заявила, что выступаю в цирке на лошади без седла, она бы всё равно так же вежливо кивала, поскольку сейчас её мысли заволакивал туман тревоги и она не вникала в мой рассказ.

Какое-то время мы потягивали чай в неловкой тишине.

Я решила разрядить обстановку и похвалить убранство маленькой гостиной:

— Какие чудесные литографии. Меня всегда восхищает сочетание удобной мебели и приятных глазу предметов искусства.

Но больше всего меня восхищала сама миссис Ватсон, храбро разливающая чай в собственной гостиной, которую сама разглядывала так, словно видела в первый раз.

— И спинет чудесный, — добавила я. Очевидно, раз миссис Ватсон работала компаньонкой, она полжизни провела, играя на клавишных инструментах, но я всё же уточнила: — Вы играете?

Бедняжка слушала меня вполуха.

— А... мм... да. Да, я... — Её внимание привлекли маргаритки, стоящие на спинете. — Удивительно, как много цветов мне подарили в утешение, — туманно произнесла она. — От этого хоть немного, но становится легче. А ведь я даже не знаю этих людей. Они так добры.

Я кивнула, хоть и подумала про себя, что букетов в комнате не так уж и много и бедная миссис Ватсон радуется сущей мелочи. Мой букет горничная поставила в вазу и, к счастью, ничего в нём не изменила. Кроме того, гостиную украшали букетик ландышей, символ вновь обретённого счастья, вездесущие гвоздики, белые розы и...

Самый безобразный букет из всех, что я видела в своей жизни, стоял на угловом столике.

Я расправила плечи и вскинула брови, но вслух сказала лишь:

— Как необычно!

— Что? — Миссис Ватсон проследила за моим взглядом. — Ох. Да, причудливый, согласитесь? Мак обычно красный, но здесь белый, а боярышник должен быть белым, но здесь красный, и я даже не знаю, что это такое зелёное.

— Спаржа! — с изумлением воскликнула я. Не побеги, разумеется, которые едят в качестве овоща, а тонкие, похожие на изумрудно-серую паутину ветви с листьями. — Они срезаны со взрослого растения, — объяснила я. — Что странно. В начале весны из-под земли только начинали пробиваться первые побеги.

Миссис Ватсон быстро заморгала:

— Надо же, вы так умны! Откуда вам это известно?

— Моя мать была ботаником. — И в каком-то смысле это правда; к тому же цветы и ботаника считались чисто женским увлечением, и этой науке посвящали своё время многие благородные леди в Англии.

— Она изучала спаржу? Не слышала, чтобы это растение добавляли в букеты.

— Я тоже.

Однако меня больше пугали не ветви спаржи, а леденящие кровь цветки боярышника и мака.

Как можно более спокойным голосом я спросила:

— Миссис Ватсон, вы знакомы с языком цветов?

— Поверхностно. В жизни мне редко приходилось с этим сталкиваться, — с добродушной усмешкой ответила она. — Боярышник означает надежду, верно? А мак — кажется, утешение?

Но мы жили в Англии, и в британском фольклоре цветок боярышника, а точнее сам кустарник, ассоциировался с языческими богами и феями и приносил неудачу. В деревне никто не принёс бы в дом пучок его хорошеньких белых цветков: кому хочется навлечь на себя ужасные несчастья, вплоть до внезапной смерти?!

Вслух я об этом не сказала.

— Красный мак несёт утешение, вы правы, но белый символизирует сон, — объяснила я.

— Правда? — Миссис Ватсон ненадолго задумалась, а потом искренне улыбнулась. — Что ж, сладкий сон мне бы не помешал.

— Какой чудной букет. Можно спросить, кто вам его подарил?

— Боюсь, этого я не знаю. Какой-то мальчик-посыльный оставил его у двери.

Я поставила чашку на стол, поднялась и подошла к угловому столику. Белый мак, скорее всего, вывели в теплице. В начале весны чуть ли не все цветы, кроме разве что подснежников, берут в оранжереях, и в этом нет ничего удивительного. Но искусственно выведенная спаржа — вот что необычно. Ладно, предположим, кому-то захотелось свежих овощей. А боярышник? Зачем выращивать колючий кустарник в теплице, если за городом его полно и он вылезает повсюду, как сорняк?

Я внимательнее присмотрелась к ветвям боярышника и заметила, что их оплетают побеги какого-то вьющегося растения с увядшими белыми цветками. Вьюнок.

Дикая лиана с бутонами в форме музыкальных труб, обычно растущая в живых изгородях за городом и такая же обыденная, как, к примеру, воробьи. Но это летом, а в марте вьюнок, как и боярышник, можно найти только в теплице. Без сомнений, их выращивали вместе, раз они так тесно переплетены.

Вьюнок — на латыни convolvulus, что означает «обвивающий» или «свёртывающийся», — указывал на нечто скрытное, опутывающее, извращённое.

А этот жуткий букет мог составить лишь обладатель извращённого ума. Я должна выяснить...

Но как только я повернулась расспросить миссис Ватсон о загадочных цветах, дверь маленькой гостиной распахнулась и высокий, безупречно одетый джентльмен ворвался в комнату, не дожидаясь, пока о нём доложит горничная. Не только видом, но и поведением он напоминал хищную птицу. Это был мистер Шерлок Холмс.

Глава шестая

Признаюсь, я громко ахнула от ужаса и восхищения: именно эти чувства вызывал у меня мой известный на всю Англию брат. Его резкие черты казались мне самыми красивыми, серые глаза — самыми яркими, и будь обстоятельства иными... Но какой смысл в тщетных грёзах? Я прекрасно понимала, в какой опасности нахожусь, и мне отчаянно хотелось сбежать. Сердце тревожно колотилось в груди. К счастью, когда я рассматривала загадочный букет, я стояла у стены и мне было некуда отойти. А Шерлок непременно заметил бы, если бы я отшатнулась.

Но он взглянул на меня лишь мельком, и я не сразу поняла почему: ведь вот она я