Дрожь только усилилась.

Чтобы её унять, я, как обычно, закрыла глаза и представила себе мамино лицо. Разумеется, она говорила то же, что и всегда: «Ты и одна прекрасно справишься, Энола». К счастью, мысли о маме больше не расстраивали меня, а грели мне душу. Я успокоилась и снова смогла размышлять здраво.

В конце концов, сбежать должно быть не так сложно. Я встала, сняла сапожки и, оставшись в одних чулках, чтобы ходить неслышно, выбралась из зарослей спаржи. Как выяснилось, она росла в громадном контейнере из оцинкованной стали восьми футов длиной, который стоял на козлах, приподнимавших его над полом. Это я увидела только после того, как вылезла оттуда и тихонько отошла в сторону. В крыше зияла дыра — моих рук дело, и осколки покрывали спаржу, боярышник, белый мак... Однако у меня не было времени разглядывать растения в теплице. К тому же я едва держалась на ногах. И неудивительно. Всё-таки не ела целые сутки. А в карманах, где у меня обычно хранились сладкие конфеты, ничего не нашлось: я так спешила сюда вчера ночью, что забыла их положить.

Проклятие! Надо скорее бежать, пока я не упала в обморок от голода.

Взяв сапожки в руку, я направилась к двери, стараясь ступать как можно тише. Там я остановилась и прислушалась.

Как я и надеялась, из-за двери раздавалась ругань сестёр. Пока они препираются, я буду знать, где они сейчас. А слуги наверняка их подслушивают.

Впрочем, если подумать, вряд ли здесь есть слуги. Если Флора всегда так себя вела, разве стала бы Пертелотта «нанимать помощь»? Вряд ли ей хочется, чтобы кто-нибудь узнал о её безумной сестре.

Я осторожно приоткрыла дверь теплицы и выскользнула на лестницу.

В какой-то из комнат в передней части дома Флора твердила:

— Ты ж всегда будешь обо мне заботиться, а, сестрёнка? Скажи. Ты всегда обо мне заботишься.

Кроме того случая, когда крысы сожрали её лицо.

У меня прошёл мороз по коже. Дрожа от страха и холода, я спустилась по лестнице и вышла в заднюю дверь через пустую кухню. Оказавшись на улице, я помчалась прочь, не обращая внимания на камни, царапающие ступни, и не думая о том, что сбегаю в самый опасный, бандитский район Лондона.

Глава пятнадцатая

Как ни странно, на этих грязных, оживлённых улицах мой потрёпанный внешний вид защитил меня. В канавах ворчали перебравшие вчера пьяницы. Девочка в грязном переднике и рваных обносках сидела на крыльце, прижав колени к груди, а её ступни были синими от холода. Мальчишки в старых рубашках и огромных, не по размеру штанах, закатанных до худых колен, словно спасательные круги, досаждали упитанной даме, выпрашивая у неё монетку. Хозяйки выносили помои, рабочие во фланелевых костюмах шли по делам, продавец с тележкой кричал:

— Хорячие пирожки! Колбасы, пудинх на сале! Хорячий пудинх на завтрак!

Никто не обратил на меня внимания, когда я села на край тротуара надеть сапожки и когда, купив у уличного торговца омерзительную на вид колбаску, принялась жевать её на ходу. Если бы на кишащую ворами улицу завернула очаровательная мисс Энверуа, её бы в два счёта подставили, обокрали, содрали бы с неё роскошное платье и отпустили голой — если бы вообще отпустили.

А лохматая, измазанная в земле и покрытая ранками девушка, как будто пришедшая сюда после драки, никого не интересовала.

Однако на улице, где я жила — ближе всего было идти до дома напротив Ватсонов, — дела обстояли иначе. К счастью, хозяйка с цепким взглядом куда-то вышла, а её помощницу я подкупила звонкой монетой и обещала дать ещё, если она скажет хозяйке, что мне нездоровится и есть я буду у себя в комнате. Ещё за шиллинг она пообещала втайне нагреть воды для ванны.

Поэтому ещё до полудня я поела, помылась, оделась в приличное домашнее платье с узором в цветочек и, заклеив порез на губе пластырем, теперь мерила шагами комнату, встревоженно хмурясь.

В голове звучал голос Пертелотты: «Флора! Не смей больше никохо убивать. Што ты сделала с доктором Ватсоном?»

Проклятие! Надо выяснить «што».

Чтобы помочь доктору Ватсону — если он ещё жив! — необходимо срочно как можно больше узнать о Флоре. Её фамилию. Правда ли, что она убийца. Отправляли ли её на самом деле в сумасшедший дом, кто подписал бумаги; если это был Ватсон, у неё есть мотив для преступления. Ещё важно понять, как именно проходит эта процедура. Насколько мне известно, для этого требуются подписи члена семьи и двух врачей. Чтобы найти ответы на свои вопросы, я должна была посетить муниципалитет, полицейский участок, психиатрическую лечебницу, само заведение «Колни Хатч»...

Однако с порезом на лице, хоть и неглубоким, я не могла выйти в образе красавицы мисс Энверуа. Такая леди отказалась бы показываться на людях даже из-за жалкого прыщика и непременно дождалась бы, пока он пройдёт.

Однако я не захватила никакой другой одежды для маскировки — ни балахона, ни вуали. Да и всё равно от них было бы мало проку: судя по моему опыту, сведения из конторских служащих могла вытянуть только обворожительная мисс Энверуа.

Сколько бы я ни ходила взад-вперёд по комнате, мне некуда было деться от жестокой правды: пока не залечится ранка на губе или пока я не найду, как её удачно скрыть, мне придётся бездействовать.

Я даже не могу выйти из дома — меня никто не должен увидеть.

Кошмар! С доктором Ватсоном за это время может произойти что угодно!

Кто знает, что с ним уже произошло!

— Пропади всё пропадом! Нет, так не пойдёт!

Разве можно оставить Ватсона на сомнительную милость Флоры ещё хоть на день?! Если я брошу его в беде, то больше никогда не смогу посмотреть себе в глаза в зеркале. Однако выбора у меня нет — кроме разве что...

Разве что связаться с Шерлоком.

От одной этой мысли меня бросило сначала в жар, потом в холод. Встретиться с ним лично я никак не могла. А если отправить ему письмо, мой умный брат с лёгкостью определит, откуда оно пришло! Если верить тому, что я знаю о Шерлоке Холмсе, выдать меня могло что угодно: выбор пера, цвет чернил, особенности почерка, отпечаток пальца почтальона — любая мелкая деталь.

Риск слишком велик. Однако оправдан. Если я ничего не сделаю и Ватсон погибнет...

— Газета, мэм, — пролепетала служанка, тихонько постучав