Хоть и не бабье, да всё же мало кто из женщин оставил ружья. Огромный теперь отряд. Старшим по-прежнему Кожина. Мужики послушны во всём.

– Приказывай, матушка, слушаем.

– Бей до конца француза! Ныне это единый приказ.

Вот какая она, Василиса Кожина, русская женщина, храбрая женщина. Её не то что на место старосты, Кожину хоть в губернаторы назначай, хоть в военный совет сажай.

Опасное место

В белорусских непроходимых лесах под Оршей расположился партизанский отряд – крестьяне из ближних сёл. Тут под Оршей они воевали, тут же в лесах и жили. В отряде среди других мужичонка, по имени Петрусь, по фамилии Глебка. Он и выбрал-то это место.

– Хорошее место для вас я выбрал, – любил похвастать Глебка. – Можно по французам отсюда ударить, можно и снова сюда утечь!

Так крестьяне и поступали. Ударят по обозу, небольшому отряду французских солдат или по фуражирам – и снова в леса.

– Нет, всё же хорошее место я выбрал, – не унимается Глебка.

А место-то, по правде говоря, было не очень хорошее. Болота кругом да топи. Мошка безжалостно ест. Нет бы выбрать где выше, где суше.

– Зато неприятель сюда не сунется, – рассуждает всё тот же Глебка. – Сиди тут, как лыцарь в каменном замке.

– Твой замок одни болота.

– Болота для нас тут потвёрже камня, – отбивается Глебка. – А главное, можно всегда утечь. Любому из любого места можно всегда утечь, – философствует Глебка.

И вот однажды крестьяне было напали на какой-то обоз. Да тут подоспела французская полурота, и партизанам пришлось бежать. Добежали они до леса – думали, дальше француз не тронется.

Однако полурота попалась отважная. Гнала она мужиков и дальше, шла по пятам и загнала в такие топи, что стой! Дальше вперёд ни шагу. Тут, к счастью, спустился вечер. Французы тронуть крестьян не успели. Зато обложили со всех сторон – конечно, кроме той, где болото. Расположились солдаты на ночь. Противник надёжно схвачен. Завтра ему конец.

– Ну вот тебе и твой замок! – кричат крестьяне на Глебку. – Лыцарь ты этакий… Вот тебе и утечь!..

– Да кто же думал! Француз какой-то чудной попался, – разводит руками Глебка. Он и сам понимает, что делу, поди, конец. Однако для храбрости и себе и другим: – Оно же, болото, не очень топкое.

Попробовали крестьяне – сплошная трясина. Шаг – и сразу по шею, два шага – катись с головой. Хотят они снова ополчиться на Глебку. Нет, не видно, пропал куда-то проклятый Глебка.

– Может, утоп?

А Глебка в это время пробирался всё-таки по болоту. Сук у него длиннющий в руках. Щупает им трясину. С кочки на кочку, где бухнет по пояс, где еле удержится, и всё же пролез.

С той стороны болота была деревня.

Поднял Глебка на ноги мужиков, объяснил поспешно, в чём дело. Набрали крестьяне сена, кладок и досок, пришли к опасному месту, соорудили шаткий настил. По настилу весь партизанский отряд и убрался из-под самого носа французов.

– Ну, говорил я, что можно любому всегда утечь! – опять торжествует Глебка.

Вырвались мужики из окружения. Думают, а что, если им самим теперь захватить французов. Мысль озорная, всем нравится.

Обошли крестьяне болото сухими местами, взяли с собой мужиков из местной деревни, послали в другие, чтобы и те приходили на помощь. В общем, к рассвету все были на нужном месте.

Проснулись утром французы. Где же крестьяне?! А те у них за спиной. Вот уже и крики слышны, и самодельные пики пущены в ход, рогатины, косы, вилы. Правда, и ружей у мужиков с десяток, и две настоящие сабли. Заметались французы. Одни к трясине – тут их голубит верная смерть. Другие к крестьянам – навстречу им тянутся косы и вилы. Погибли французы.

Довольны крестьяне.

– Ну как?! – смеясь, обращаются к Глебке. – А говорил, что любому можно утечь!

Мотя

Отступают французы. Есть хочется. Нечего есть. Бродят французы по русским сёлам. Рыщут, где бы и чем поживиться.

Не забыта и деревня Ивановка. Недавно побывало здесь двадцать французских солдат. Сегодня явилось семеро.

Ходят французы по избам. Пусты закрома крестьянские. Скотина куда-то припрятана.

Явились они к деревенскому старосте, вцепились в белёсую бороду.

– Отвечай, где зерно укрыто.

Разводит старик руками:

– Третье лето у нас недород.

– Недород?

– Недород.

Обозлились французы, хлесть старика нагайкой:

– Недород?!

– Недород!

– Ах ты мошенник старый! – кричат французы. – Не желаешь добром, силой сказать заставим.

Схватили солдаты деда. Швырнули, как сноп, на лавку. Теперь уже двое стоят с нагайками.

Крутилась здесь Мотя – внучка упрямого старосты. Жалко ей деда, знает она, где зерно зарыто.

Взлетели над спиной старика, как цепа в обмолот, нагайки. Зажмурилась Мотя:

– Стойте!

Остановились французы, смотрят на Мотю.

– Дедушка хворый. Не бейте. Я покажу.

– Ах ты душа окаянная, – сплюнул старик с досады, потянулся к печному ухвату.

Съёжилась Мотя.

– Но, но, – вмешались французы. – А ну, собирайся! – командуют Моте.

Собралась девочка. Идёт, от обиды и страха всхлипывает. Вывела она французских солдат за околицу. Повела за бугор к оврагу.

Кусты над оврагом. Место укрытое. Пойди разыщи здесь зерно без Моти.

Спустились французы в овраг. Отмерила Мотя четыре шага от какой-то коряги, указала:

– Вот здесь.

Отложили солдаты ружья. Сняли мундиры. Лопаты в руки. Довольны французы: близка удача.

– А ну, не мешайся! – кричат на Мотю.

Роют французы. Потеют французы. Французы вовсю стараются.

А в это время там наверху, над краем оврага, из-за кустов высунулась чья-то бородатая голова. Следом за ней другая: улыбнулся Моте безусый парень, глазом хитро моргнул.

Смешно, хихикнуть хотела Мотя. Однако сдержалась.

Зашевелились кусты над оврагом. Поднялись крестьяне в свой полный рост. Один за другим прыгают вниз партизаны.

Минута, вторая – вповалку лежат французы. Руки вожжами скручены. Идут партизаны домой. Гонят солдат французских.

– Эка, удачлива ты, Матрёна, – хвалит девочку тот бородатый.

– Ахтёры вы с нашим старостой, – хихикает парень.

– Семь штук – дела нешутейные, – рассуждает какой-то мужик.

– Подумаешь, семь, – улыбается Мотя. – Намедни их было двадцать.

Вот и всё. Вот и рассказ про деревню Ивановку, про отважную Мотю, Мотю-Матрёну – русскую девочку.

Ружьё

Штабной офицер Хитаров, докладывая Кутузову о действиях русской армии, всегда преувеличивал наши успехи.

– Сегодня, ваша светлость, столько-то французских солдат побито. (А побито в два раза меньше.)

– При таком-то деле, ваша светлость, столько-то взято в плен. (А взято – дай бог половина.)

Заметил это Кутузов и как-то:

– Выходит, голубчик, мы с одной Бонапартовой армией справились. Почитай, взялись за другую?!

Смутился Хитаров, сбавил свой пыл. Однако прошло какое-то время, и опять за то же.

– Сегодня столько-то пушек у французов отбито. (А их вовсе в этот день не отбито.)

– А партизаны доносят, что три знамени взято в плен. (И тоже, шельмец, придумал.)

Разозлился Кутузов:

– Да как ты, голубчик, смеешь доносить мне, прости старика, столь беспардонную ложь!

И тут-то Хитаров признался:

– Не могу я, ваша светлость! Оно же хочется, чтобы скорее. Чувства во мне говорят патриотические.

Подивился Кутузов:

– Скорее?

Подумал. Позвал адъютанта:

– Подай-ка ружьё.

Опять повернулся к Хитарову:

– А знаешь ли что, голубчик? Чтобы было оно быстрее – на, получай ружьё и ступай-ка в маршевый полк немедля.

И тут же отдал приказ об этом.

Свадьба

В каком-то селе под Сморгонью Кутузов попал на крестьянскую свадьбу.

Пригласили – не отказался.

Изба-пятистенок. Столы и лавки в длиннющий ряд. Место для плясок. Вёдра с рассолом – для тех, кто начнёт хмелеть. В ярких одеждах гости. Жених в рубахе небесного цвета. В розовых лентах невестин наряд.

Сидят молодые. Рядом Кутузов.

Вот так невидаль в русской деревне! Свадьба не то чтобы с каким генералом, а прямо с самим фельдмаршалом! Вкруг избы всё село собралось. Буйно идёт веселье. Пьют за невесту.

– За жениховье здоровье!

– Горько, горько! – кричат крестьяне.

Целуются молодые.

Идут полноверхие чары:

– За то, чтобы полная чаша в доме!

– За здоровье отца невесты!

– За женихова родителя!

– За матерей! (И разом, и по отдельности.)

И вдруг:

– За его светлость фельдмаршала князя Кутузова!