– Да, на каникулах снимали. Классно получилось, да? У Кисы талант! – гордо заявила Неко.

– А Киса – это? – Глаша вопросительно подняла бровь.

– Мой новый парень. Вообще-то он студент. Да! Прикинь.

Неко гордо улыбнулась и бросила быстрый, полный снисхождения взгляд на Глашу. Как бы говоря: «Мой парень студент, а твой?» Сева мысленно закатил глаза и подумал, что девчонки такие девчонки.

– Класс, – безразлично ответила Глаша. – А как вы на крышу забрались?

– Да я же писала. Там ключ от чердака был спрятан за доской. Киса нашёл адрес. И, главное, крыша такая, прям как надо! Винтажная! А вон он идёт. Сама сейчас спросишь, – Неко соскочила и начала отчаянно махать кому-то за стеклом.

В кафе вошёл парень в чёрном. Чёрная куртка, чёрные штаны с ремнями, массивные чёрные ботинки, чёрная татуировка на шее, чёрная подводка вокруг глаз, длинные чёрные волосы, стянутые в пучок на макушке. Киса.

– Киса! – Неко подскочила к нему и схватила под руку. Пусть всё кафе видит: это – её парень. Студент. Весь в чёрном. С татуировкой.

– Приветик, – Киса быстро поцеловал Неко, и она глянула на Глашу с таким откровенным превосходством, будто выиграла конкурс.

Только Глаша в этом конкурсе не участвовала. Она молча кивнула Кисе. Человек в чёрном уважает границы другого человека в чёрном. Человек в чёрном волен сам выбирать, кем ему быть – сверхмассивным небесным телом, поглощающим свет, или незаметной тенью, ночью посреди апрельского дня.

– Это мои друзья, – Неко указала на Глашу с Севой. Пришла очередь впечатлять Кису. «Смотри, у меня тоже есть классные друзья», – хотела похвастаться Неко. – Глаша, мы вместе в началку ходили, и её Капитан Америка.

– «Мстителей» косплеишь? – Киса особо не впечатлился. Он окинул Севу оценивающим взглядом и нехотя, больше из вежливости, произнёс: – Похож немного.

– Да никого я не косплею! – у Севы наконец-то прорезался голос. – Мы хотели узнать про крышу.

– Крышу? – тупо повторил Киса.

– Где ты Неко фоткал, – ответила Глаша. – Где адрес достал?

– А, это, – любопытство Кисы тут же угасло. Им, оказывается, какая-то крыша нужна. Они тут не восхищаться его снимками пришли. Киса углубился в спецпредложения меню. Будто самое важное сейчас – выбрать между «бургером от шефа» и «классическим».

– Ну, так где? – повторила Глаша с нажимом. Глаза цвета мартовского неба наливались холодом, ногти, выкрашенные чёрным лаком, барабанили по столу – Глаша теряла терпение.

– Да мой одногруппник Игорёк раньше вёл блог про крыши города, – ответил Киса, не поднимая взгляд от меню. Кому интересны какие-то крыши, когда тут сырные гренки со скидкой 30 процентов!

– Общество Анонимных Крышеходов? – не выдержал Сева.

– Хай, – Киса лениво кивнул, ему уже стало скучно. – Как общество анонимных алкоголиков, – он хрипло рассмеялся. Шутку поддержала только Неко. – Любители гулять по крышам. Игорёк собирал по городу адреса, где можно на крышу пробраться. Где-то замок отходит, где-то дубликат ключа спрятан, а где-то вообще замка нет! Иногда они там всякие движухи устраивали на этих крышах.

– Мы про этот блог слышали, но в сети найти не смогли, – сказала Глаша.

Между ней и Севой натянулась нить. Тугая и плотная, почти различимая в ослепительном апрельском солнце. Нить звенела и вибрировала, отчего Глаша не могла усидеть на месте, а Сева, наоборот, – окаменел. Нить – предчувствие. Нить – ожидание. Нить – надежда. Нить – разгадка. Нить – судьба.

– Игорёк удалил блог. Там какое-то палево было. Намечался весенний флешмоб. Игорёк меня звал, но я не люблю такой наивняк, – Киса поморщился, чтобы все убедились: он такой наивняк не любит! – Что-то типа «соберёмся на крышах, запустим воздушных змеев, чтобы весна скорее пришла», – Киса криво улыбнулся, чтобы все убедились, насколько это глупая затея.

– А мне кажется, это мило, – проворковала Неко.

– Как же! – снова поморщился Киса. – Там кто-то с крыши навернулся! Вот тебе и милота. Там вся фишка была в том, что о начале флешмоба Игорёк должен был объявить утром. В день запуска. Но флешмоб в последний момент отменили из-за метели. Какие, блин, воздушные змеи в метель! Но какой-то дурень всё-таки пришёл. Наверное, объявления не видел. И свалился! Игорёк испугался, что его полиция подтянет, и всё удалил.

– Капец! – уже совсем не мило сказала Неко.

Вокруг тихонько переговаривались посетители. Фыркала кофемашина. Из колонок звучал лёгкий джаз. Тренькал дверной колокольчик. И посреди всего этого приятного гула воскресного кафе Сева и Глаша – напарники в одной лодке, – услышали хлопанье единственного крыла Однокрылой чайки.

Тугая нить, почти различимая в ослепительном апрельском солнце, лопнула.

Глаша икнула. Ещё раз икнула. В груди вибрировало. Сначала медленно, легонько, а потом всё сильнее. Глашу начало колотить, будто что-то большое рвалось наружу. Икота перешла в истерический хохот, почти спазм, от которого становится больно. Но Глаша не могла остановиться. Делала жадные, рваные вдохи и смеялась, смеялась, смеялась. Это Ошибка! Случайность. Злая ирония мироздания.

Сева, наоборот, – растёкся по стулу в большую капитанамериковскую лужу. Он будто разом лишился костей. Остались одни слова, что пузырьками лопались у него внутри. Слова, которых он никому не скажет. Слова-пузырьки щекотали глаза. Слишком много слов, слишком много пузырьков. Сева моргнул, и по щекам побежали слёзы. Он знал. Всегда знал – это Ошибка! Случайность. Злая ирония мироздания.

Неко и Киса смотрели на них, как на инопланетян.

– Они что, поехавшие? – спросил Киса.

– Наверное, – ответила Неко.

В их обычной жизни ничего не дзинькало, не лишалось крыла, не уезжало в Париж, чтобы никогда не вернуться. Им было не понять, им было всё равно. Они ничего не знали и не хотели ничего знать.

– Ну, пошли, – кое-как выдавил Сева, когда слёзы кончились.

– Ага, – кое-как выдавила Глаша в перерыве между волнами отрезвляющей истерики.

Сева молча положил на стол остатки денег. Но ни Неко, ни Киса ничего не сказали. Когда «поехавшая» парочка оказалась на улице, они вздохнули свободно и решили, что Сева с Глашей обкурились.

«О весне не думаешь до поры. Прячешь весну, как горошину глубоко под матрасом. Сам залазишь поверх, зарываешься в кучу одеял и дремлешь. Но всегда наступает момент, когда зёрнышко начинает прорастать. И лежать становится неудобно, будто ты принцесса из сказки. Свернёшься калачиком, а под рёбрами, чуть левее, давит, жмёт и душит!

Не можешь больше спать, когда там, под матрасом, весна стучится. Стремится вверх, и вглубь, и во все стороны. Отчаянно необходимо становится глотнуть другого неба. Выше, чище, глубже. Словно у тебя внутри тоже что-то распускается, стремится наружу – вверх, и вглубь, и во все стороны.

Без весны этому новому никак не выбраться.