Я ему говорю:

— Сашка, что же ты в бою делать будешь? У тебя любой противник по глазам поймет, что ты атаковать собираешься.

А он:

— Не знаю, — говорит, — что делать буду. А вообще, когда настоящие мушкетеры в атаку идти собирались, то всегда предупреждали.

Сашка здорово со мной дружить хотел. А потом и мне его не хватать стало. Я и сам не знаю, когда это началось, а только вдруг стал замечать, что сижу иногда на уроке и о нем думаю. Или в перемену, все бегают вокруг, смеются, а мне чего-то и неинтересно с ними. «Был бы здесь, — думаю, — Самсонов, он бы о мушкетерах рассказал что-нибудь». Он о них кучу историй знал. И где их только вычитывал?

А дома его не оказалось. Я долго нажимал на кнопку звонка, но дверь никто не открыл. Тогда я втиснул кепку в деревянный почтовый ящик.

«Что же с ним могло случиться?» — думал я, когда ехал домой. Представил, как он ходит один по мокрым улицам, и мне стало совсем скверно.

А дома меня ждала записка: «Коля, я на тебя не сержусь. Только на фехтование я больше не приду. Но я не испугался, ты не думай. Я просто не мог тебя колоть».

— Когда он приходил? — крикнул я.

— Кто он? — удивилась мама. — Письмо в почтовом ящике лежало. Папа только что достал. Да ты разденься. Звонил твой тренер, и мы с папой поздравляем тебя с победой.

Он так и не пришел больше в этот зал. А я теперь всегда перед боем буду вспоминать его лицо. И буду провожать проигравшего противника.

А сейчас… Я снова стою на черной фехтовальной дорожке, протянутой через весь зал. Сейчас меня спросят: «К бою готов?» И я отвечу: «Готов!» И еще через секунду забуду все на свете, буду только атаковать и защищаться. Буду видеть только противника и свою рапиру, которая станет единой с моим телом, мыслями и даже восторженным криком «ола», вырывающимся из горла при атаке. Такое уж колдовство это фехтование, этот спорт.