ГВАРДИИ ЮНГА
Евг. Николин
Рассказ
Рисунки Н. Лямина
Альке снится сон.
Будто дядя Коля, моторист с бронекатера, спрашивает его, Альку:
— А ну, скажи, юнга, почему моряки носят тельняшки?
Алька вчера впервые в жизни надел новенькую матросскую рубаху. Синие полосы на ней — ярко-ярко-синие, а белые — совсем белоснежные. И ткань плотная, приятная наощупь. Он даже во сне ощущает это.
— Не знаю, дядя Коля, — отвечает Алька. Он хотя и спит, но хорошо помнит, что дядя Коля — никакой и не дядя, а гвардии старший матрос Потапов. Дядей Колей его зовут потому, что он старше всех на катере. Но «на службе» — Альке очень нравится это слово: «на службе» — к нему так обращаться нельзя. Надо по уставу: товарищ гвардии старший матрос. Это Алька уже освоил.
Еще он помнит, хотя и спит, что теперь тоже служит на бронекатере юнгой. Служит вместе с отцом. Это такое счастье, что Алька даже улыбается во сне.
Вообще Алька многое узнал за первый день, который провел на бронекатере. Знает Алька и почему моряки носят тельняшки. Дядя Коля ему сам — не во сне, а на самом деле — все объяснил. Но в снах всегда все бывает как-то странно. Хочешь руку поднять, а она не поднимается. И тут Алька тоже отвечает:
— Не знаю, дядя Коля.
— Тогда слушай и запоминай. Каждый юнга это должен знать.
И рассказывает, что давным-давно, когда не было ни паровых машин, ни моторов, ни дизелей, все корабли плавали под парусами. Паруса на высокие мачты с реями крепили матросы. Залезут матросы высоко-высоко. И не видно их, в белых рубахах, на фоне белых парусов. Не видно, сколько их, как у них работа идет, какая им опасность грозит. Тогда и решили: носить всем морякам полосатые тельняшки. В таких матросы не потеряются из виду.
— Юнга, подъем! — слышит он совсем над ухом и не может понять, кому принадлежит этот голос.
Перед рундучком, на котором постель Альки, стоит матрос Алексей Куликов. С ним только вчера познакомился Алька. Куликов показывал Альке весь корабль «от киля до клотика», а потом привел его в кубрик, — так называется жилое помещение для матросов, — подвел к рундуку и сказал:
— Здесь спать будешь. Ясно?
— Ясно, — мотнул Алька головой.
— Комсомолец?
— Нет еще, — смутился Алька. — Пионер.
— А чего ты смущаешься? — устыдил его Куликов. — Пионер — всем ребятам пример. Так, что ли? Значит, придется тебе быть образцовым юнгой на нашем корабле. Ясно?
— Ясно, товарищ гвардии матрос, — ответил Алька, вытягивая руки по швам.
— Хорошо, юнга, хорошо, — оценил Куликов Алькину выправку, и Алька подумал, что с ним он подружится. Ведь Куликов почти такой же молодой. Ну лет на пять-шесть старше.
И вот теперь Алеша Куликов стоял перед Алькиным рундуком, а юнга вытаращил на него глаза и от удивления не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Вчерашний матрос Куликов в серой брезентовой робе, конечно, — отличался от сегодняшнего — в синей форменке и черных брюках с тщательно отглаженным рубчиком. Но не это удивило Альку. На груди матроса, на маленькой алой планочке висела золотая звездочка Героя, а рядом — орден Ленина.
— Ну, что глаза вытаращил, будто иллюминаторы? — потерял терпение Куликов. Потом вдруг стал сразу серьезным и скомандовал: — На зарядку становись!
Алька выскочил из-под одеяла и начал быстро одеваться. Он никак не мог оторвать глаз от груди Куликова.
— Так, значит, вы — герой?..
— Герой, герой! — весело закричал Куликов. — И ты станешь героем, если не будешь долго под одеялом нежиться. Марш на зарядку!..
Алька, оглядываясь на Куликова, заторопился к трапу…
После зарядки вся команда построилась вдоль борта корабля. И на соседних катерах, которые стояли далеко один от другого, команды тоже построились. Алька стоял «на левом фланге» и не сводил глаз с героя.
На палубу вышел командир бронекатера лейтенант Чернозубов. Вахтенный Куликов подошел к нему четким шагом и доложил:
— Товарищ лейтенант, команда бронекатера 92 построена к подъему флага.
Лейтенант поздоровался с командой и, выйдя на середину, скомандовал:
— На флаг смирр-но! Флаг поднять!
Алеша Куликов уже стоял у мачты и, как только раздалась команда, стал поднимать флаг. Замер весь экипаж.
С реки налетел ветер, распахнул бело-голубое полотнище флага, и Алька увидал на нем красную звезду, серп и молот и гвардейскую ленточку. Флаг развернулся и заполоскал на ветру. У Альки защипало что-то в горле. Но он только крепче сжал кулаки и зубы. И дал клятву. Сам себе. Так воевать, чтобы сгинула с советской земли вся фашистская нечисть.
* * *
В крошечной кают-компании с узеньким столиком, привинченным к полу, и такими же узенькими диванчиками вдоль стен — страшно тесно. Сидеть за столом приходится, плотно прижавшись друг к другу. Но никто из команды на тесноту не в обиде. Даже как-то дружнее и веселее за столом, будто собралась здесь одна семья.
Алька сидит тихо-тихо, зажатый между старшиной разведчиков Канареевым и старшиной комендоров Насыровым. У Насырова очень трудное имя-отчество: Набиюла Насибулинович. Алька для тренировки произносит его про себя по слогам.
Насыров очень хороший человек. Это видно по глазам. Они у него добрые и внимательные. Насыров — не только командир отделения, он еще парторг катера. Все его очень уважают, и даже лейтенант Чернозубов с ним советуется, как проводить ремонт, кого послать принимать боекомплект.
Катер только вчера, перед тем как Алька попал на него, вернулся с боевого задания. Вражеским снарядом была повреждена носовая башня, пулями и осколками изрыта вся надстройка. Алька сам видел пробоины. Теперь взрослые говорят о том, как заделать их, и Алька сидит тихо-тихо, чтобы вдруг его не попросили покинуть кают-компанию, где идет такой серьезный разговор об автогенной сварке, о металле, снарядах…
Потолок низко навис над беседующими, и, чтоб не было душно, дверь на палубу оставили открытой. Альке не везет: в самом интересном месте разговора, когда взрослые стали вспоминать подробности последнего боя, с палубы доносится голос Куликова:
— Юнга Ольховский, ко мне!
Альке смерть как не хочется уходить из кают-компании, и он секунду медлит. Но лейтенант Чернозубов вдруг умолкает и лезет в карман за портсигаром. Разговор прерывается. Никто не смотрит на Альку, даже отец, который сидит напротив. Но Алька вдруг понимает, что все ждут, как он поступит. Алька мучительно краснеет и говорит Канарееву:
— Разрешите выйти,
