Только вышло, что я спросил нехорошее. Он от меня отвернулся и молчит. А потом сказал больше папе, чем мне:

— Очень уж они, городские, боятся свои удобства покинуть. Не понимают, какая тут красота, какое все здоровое, естественное! И работы — непочатый край... И уж не говорю, как они нам здесь нужны!

Папа отвез наши вещи на мотоцикле и приехал за мной и Майкой: она хотела нас проводить до самого аэродрома.

Иван Федосеевич поехал к аэродрому верхом на коне.

Самолет ждали долго. Он опоздал, потому что дул сильный ветер и были тучи.

Наконец вышло солнце, ветер утих, и самолет прилетел. Маленький, на восемь мест.

Поднялась суета, все бегают, что-то из самолета вытаскивают, встречают каких-то людей.

Когда объявили посадку, папа с Иваном Федосеевичем покидали в самолет наши вещи и обнялись на прощание.

У меня глаза на мокром месте — так жалко уезжать. Смотрю — и у Майки в глазах слезы. Но почему-то не выливаются.

Я ее в щеку чмокнул, а она сунула мне в руку записку.

— В самолете, — говорит, — прочитаешь.

Иван Федосеевич меня расцеловал, взял под мышки и посадил в самолет.

Папа хотел Майку погладить по голове, раздумал и протянул ей руку. И они пожали друг другу руки, как взрослые.

В самолете я прочитал, что Майка мне написала:

«Андрюша, будь всегда муравьем-работягой, не складывай лапки. Скорей возвращайся! Я тебя на букву «л». Майя».