— Если я о них расскажу, они меня убьют.

— А если не расскажете, вас убью я.

— Вы там у себя на севере даже представить не можете, что значит жить в Мадриде, когда кругом зверствует холера, когда днем и ночью умирают люди. Каждый готов на все, лишь бы спастись.

— В том числе убивать девочек? Как вы могли поверить в эти средневековые сказки? Их ритуал — лишь обман, которым прикрывают убийство вступивших в общество карлистов. Вам не показались подозрительными смерти Игнасио Гарсиа и Асенсио де лас Эраса? Вы не только негодяи, но еще и болваны.

Судья молча смотрел в пол. Он не привык к оскорблениям. Ему хотелось возмутиться, но приставленный к уху нож заставлял его сдерживаться.

— Кто эти двенадцать наставников? Их имена!

— Я не знаю: они всегда в капюшонах. Скрывать свое имя — главное из правил.

Быстрым движением Агирре повернул голову судьи и одним взмахом ножа отсек ему левое ухо.

— Я предупреждал!

Гамонеда поднес руку к дыре, оставшейся на месте уха, зажал рану, зарыдал, но сумел сдержать крик.

Кровь лилась на ковер. Судья сделал из носового платка нечто вроде жгута и пытался остановить кровотечение. Агирре с невозмутимым видом наблюдал за ним.

— Повторяю вопрос: кто входит в эту группу?

— С какой стати я должен вам это рассказывать? Ваши угрозы на меня не действуют, я все равно уже покойник с той минуты, как повез туда Хосефу, чтобы получить для нее эликсир. Но я ни о чем не жалею. Мне безразлично, что об этом узнали…

— Кто узнал?

— Великий магистр — Ана Кастелар.

Агирре ошеломленно уставился на судью:

— Герцогиня Альтольяно?

— Я этого не знал, пока не увидел, как она вошла. На ритуалах ее лицо было скрыто капюшоном, но теперь все встало на свои места. Это она выбирает тех, кто входит в общество. Она занимается наставниками, девочками…

— Где она их прячет?

Ослабев от боли и потери крови, судья сполз на пол.

— Не знаю, клянусь вам, не знаю.

— Отдайте мне перстень. Я знаю, что без него на ваши сборища не попасть. Давайте его сюда!

Судья подполз к письменному столу. Пачкая все вокруг кровью, он открыл выдвижной ящик и достал шкатулку, инкрустированную перламутром. Вместе с ключом он передал ее монаху. Агирре быстро достал золотой перстень с двумя молотами.

— Не убивайте меня…

— Где проводятся ритуалы?

Внезапно павильон сотряс страшный грохот, за которым последовало два выстрела.

Агирре выбежал в сад и через стеклянную дверь увидел группу солдат, готовых ворваться в дом судьи. До него донеслись крики прислуги и пронзительный вопль Леоноры Уррутии. Судья с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, двинулся к дому.

— Оставьте мою жену! Не трогайте ее!

Один из солдат выстрелил ему в голову. Гамонеда рухнул замертво, как птица, сбитая на лету. Леонора с диким криком бросилась на солдата. Агирре воспользовался моментом, чтобы перепрыгнуть через забор, и побежал по улице Лимон. Он чувствовал пульсирующую боль в лодыжке, но не останавливался до самой Анча-де-Сан-Бернардо, где смешался с толпой. На улице Киньонес Агирре нашел убежище под сводами церкви Монсеррат. Он опустился на скамью и попытался привести мысли в порядок.

Гамонеда был мадридским карлистом, и, безусловно, его голова имела цену, но солдаты не ведут себя так, как те, кого Агирре видел в доме судьи: они не могут безнаказанно убивать. Возможно, их использовали для исполнения приговора, но приказ явно отдали карбонарии, иначе и быть не могло. Им нужно было заставить Гамонеду замолчать.

Томас Агирре ощупал карман, где лежал золотой перстень — ключ к двери, за которой скрывались двенадцать наставников, но пока было не ясно, где сама эта дверь и когда будут проводить следующий ритуал.

66

____

Что значит стать взрослой? Клара дрожала от холода в углу клетки. Кровь пропитала кусок ткани, который ей дала Мириам. Девочка вынула его и увидела кровавые сгустки. Ноги болели нестерпимо, но она не чувствовала, что изменилась. Когда-то давно, еще в Пеньюэласе, мама говорила, что менструация ее изменит, превратит во взрослую женщину, способную иметь детей. Почему же Клара чувствовала себя такой же девочкой, как прежде?

Наверное, уже наступило утро. Свет не попадал в подземелье, и пленницы постоянно дремали, молча ожидая, когда по винтовой лестнице спустятся люди в капюшонах. Когда это случится, Клару заберут. Перепачканную кровью, ее потащат наверх. Она помнила, как Хуана описывала жертв Зверя, и не могла представить, какие муки им пришлось вытерпеть. Что чувствуешь, когда тебе отрывают руку, ногу?

Она стала не женщиной, а жертвой. Может, в этом и есть настоящий смысл месячных?

В бедных кварталах женщина, которая «пачкала одежду», прекращала работать. Мужчины не хотели о ней слышать, не пускали в дом, пока кровотечение не прекратится. Ей не разрешали мыться, потому что этим она якобы притягивала болезни. Но самый большой страх вызывало душевное состояние женщины в эту пору: она становилась очень ранимой и слабой, и в нее мог вселиться дьявол. Ее поведение зависело от фаз луны и морских приливов. В таком, особенно беспомощном состоянии ей следовало исчезать с глаз. Почти все женщины с этим смирялась. Но только не Лусия.

Несмотря на требования Кандиды, сестра Клары продолжала играть на улице, целыми днями не показывалась дома и возвращалась только ближе к ночи. «Что плохого в моей крови?» — спрашивала она мать, когда та ругала ее за непослушание.

В сказках, которые сестра рассказывала ей перед сном, женщины искали тайный подземный город и денежный фонтан, учили язык облаков, взбирались на дерево сожалений. Впрочем, именно поэтому рассказы Лусии и были сказками. Но жизнь устроена не так. В жизни женщины всегда заперты в каком-нибудь подземелье и ждут, когда мужчины их выпустят. В редких случаях — им во благо, но гораздо чаще — ради собственной выгоды: чтобы использовать их и причинить боль.

Тишину нарушил тихий плач. У Клары не было сил выяснять, что происходит. Какая-то девочка пыталась сдержать рыдания, но не могла и давилась судорожными всхлипами. Клара опустила голову на камень и закрыла глаза. Хорошо бы уснуть навсегда. Или проснуться среди облаков. Они будут летать с мамой, как яркие птицы, оказавшиеся наконец на свободе…

— У нее кровь!

Крик Мириам заставил Клару открыть глаза. Как она сумела разглядеть? Клара сжалась в углу клетки, обхватив руками колени.

— Не прячься, у тебя идет кровь!

К Мириам присоединились другие девочки:

— Это правда?

— Подойди к решетке!

— Что это на полу?

Клара испугалась, что ее кровь уже протекла под решетку, но это было не так. У нее по-прежнему было перепачкано только между ног.

— Оставьте меня в покое! — Злой крик Фатимы заставил пленниц замолчать.

Клара подползла ближе к решетке, чтобы разглядеть на противоположной стороне восьмиугольника силуэт Фатимы.

— Я видела твое платье. Это кровь, — не унималась Мириам.

В клетках снова поднялся шум. Фатима опять заплакала: у нее больше не осталось сил отвечать.

Металлический скрежет эхом отдался в подземелье: стук железяк, а вслед за ним — грохот распахивающейся двери. Янтарный отсвет лампы распугивал тени по мере того, как человек в скрывавшем лицо капюшоне спускался по винтовой лестнице. Вслед за ним двое несли лохань с ароматизированной травами водой.

— Раздевайтесь.

Приказ не вызвал должной реакции. Голос звучал не так, как раньше. Впрочем, какая разница? В капюшонах все одинаковы. И требуют одного и того же.

— Я сказал, раздевайтесь!

Некоторые девочки подчинились и начали стаскивать лохмотья, но Клара чувствовала, как напряжение в клетках растет. Как будто все они шли по лезвию ножа, едва удерживая равновесие. В возбужденном голосе Мириам слышался стыд:

— У нее идет кровь.

В два прыжка тюремщик оказался у решетки. Клара не осуждала Мириам: можно ли требовать от человека, чтобы он не боялся худшей из смертей? Бедняжка просто хотела продлить себе жизнь, хотя бы на одну ночь. Возможно, в других обстоятельствах Клара и сама бы так поступила.