подавал вида, но черной тоской залило его сердце. И спустя минут двадцать поезд тронулся, и уже леса за окном потекли быстро, а черная щемящая тоска все никак не проходила. Только новыми волнами заливала его, подкатывая к горлу. Заложив руки за голову, он смотрел в потолок. Что-то забубнила соседка внизу, началась утренняя перекличка с мужем.
Он понял, что один час такого соседства сведет его с ума. Если бы Марии не было, села бы она в другой вагон, если бы не пробилась сюда, к нему, в его непогоду, в его замять, во тьму солнечным лучом, не осветила его сердце, он бы и внимания не обратил на этих соседей, как не обращал внимания на других пассажиров, с кем так щедро делил пятачок пространства и воздух этой дорожной камеры. Но побывав на самом краешке рая, вдохнув ароматов от сада эдемского, он больше не хотел оставаться в аду.
Спрыгнув с полки и надев тапки, он вышел из купе и отправился искать проводницу. Следующая остановка была через два часа, стоянка две минуты, и дальше – к последнему морю. Он перебросил полотенце через плечо и пошел умываться. В туалете, покачиваясь в такт идущему поезду, долго смотрел в зеркало. Лицо с острыми привлекательными чертами он взял с портрета одного католического святого, смуглая кожа была ровная и гладкая, как у юноши, только пара волевых морщинок рассекали ее между бровей, пронзительные глаза, густая шевелюра с яркими седыми прядями. Сейчас это было модно, и не поймешь, твоя эта седина или бутафорская. У него была своя. Он ее заслужил и ничего не хотел менять. Он мог бы позировать для обложек мужских журналов. Он улыбнулся своему отражению: мог бы, но делать этого не стоило.
Через два часа, собранный, он стоял с двумя чемоданами и сумкой через плечо в тамбуре. Маленькая станция, длинный заснеженный домишко с надписью «Боровое». Тут он вышел, направился в кассы, купил билет в обратную сторону, до большого города, но уже на электричку, и через час сел на нее, но уже на другом пути; бросил чемодан и сумку на пустующее кожаное сиденье и рухнул на него сам. Скрутил с купленной в буфете фляжки коньяка крышку, сделал пару глотков, закусил шоколадом… Электричка, весело посвистывая, уже торопливо несла его назад – откуда он только что приехал и куда не мог не вернуться.
2
Он стоял у дверей небольшой художественной мастерской, располагавшейся на первом этаже хрущевки. Все, как она и сказала. Узнать, где живет Мария Велесова, труда не представляло. Но предварительно звонить он не стал. Вдруг она вновь передумает и ответит ему: нет, не приезжай. Ни в коем случае. Он бы не пережил этого. А так он поставит ее перед фактом. Правда, могут быть еще и другие факты, например, что он застанет ее с одним из этих пареньков. Ну да черт с ними. Встретив ее, упустить уже было невозможно. Чемодан и сумку он оставил внизу под лестницей. Не пугать же человека с порога?
Он поглубже вдохнул и позвонил три раза. Дверь открыли довольно быстро.
– Ну, кто что забыл? – спросила она с ходу.
Она стояла в махровом банном халате с полотенцем-тюрбаном на голове, от нее пахло мылом и шампунем, свежестью, влагой и женским теплом. В руке она держала тюбик крема.
– Ты после душа?
– Да.
– От омлета что-нибудь осталось?
– Нет, – покачала она головой. – Я сначала съела с ребятами омлет, а потом отправила их и пошла в душ.
– Я соскучился – сказал он.
– Я так и поняла, – кивнула она. – Проходи.
– Чемоданы. – Он поднял указательный палец. – Сейчас. – Слетал вниз, прихватил чемоданы, вернулся, переступил порог, поставил поклажу в коридоре. – Ну вот, теперь можно закрывать.
Она закрыла дверь и привалилась к ней спиной.
– Это так неожиданно, знаешь. Даже, я бы сказала, дерзко.
– Знаю, – кивнул он. – Я не доехал до Тихого океана. Я сошел на полдороге, на станции «Боровое», пересел на электричку и приехал к тебе.
– Да, – улыбалась она, – вижу. И так бесцеремонно? Без звонка.
– Я побоялся, что ты откажешь мне.
– Верю. И я могла бы.
– Поэтому я решил сделать сюрприз.
– И он удался.
– Иди ко мне.
– Сам иди ко мне.
Он подошел, бесцеремонно зачерпнул ее махровый халат от колен, скомкал его у бедер, потом у ягодиц и целовал ее – в губы, шею, ключицы, плечи, с которых уже спадал халат…
– Это слишком смело, слишком, – шептала она.
– И слишком дерзко…
– Да, и слишком дерзко…
– И бесцеремонно…
– Как ты угадал?..
– Зато так восхитительно, – отвечал он.
А потом поднял ее, обхватившую его ногами и руками, и понес на первое увиденное ложе – на лысый диван художницы, щедро заляпанный красками…
Очень скоро она прошептала:
– Господи, какой ты молодец, что вернулся… Я так хотела этого… Мечтала об этом. Но думала: вряд ли. Этот чудак доберется-таки до Тихого океана и, чего доброго, утопится в нем. – Он уже смеялся ей в плечо, а она, все еще не отпуская его из любовного замка, продолжала: – И так и останется волнующим воспоминанием в моем разыгравшемся воображении. Но чудак оказался вовсе не таким чудаком, а очень даже земным мужчиной, так просто променявшим свою мечту на женщину.
– А вот тут ты не права, – прошептал он ей на ухо. – Моя мечта – ты. Это тебя я искал, за тобой ехал на край света. И вот, нашел…
– Ладно, ответ принимаю. Ну так что, сделать тебе омлет?
– Конечно. Я бы сейчас и поросенка съел. А уж омлет – только облизнуться…
Через полчаса они ели на ее крошечной, но очень милой и уютной кухне. Мария, уже в другом халате, коротком, шелковом, но все еще с тюрбаном на голове, отпивала из бутылки пиво и с улыбкой смотрела на него. А он, тоже отхлебывая пиво, улыбался и смотрел на нее.
– Как все миленько у нас вышло, это же надо, – усмехнулась она. – Прямо как в сказке.
– Верно, как в сказке, – кивнул он.
Она добралась под столом ступней до его колена.
– Классно, что ты приехал.
Он прихватил ее за пятку и пальцы.
– Считаешь, все ли на месте?
– Ага. Ты сказала, что хочешь написать мой портрет. Если предложение еще в силе, милая, я готов позировать тебе.
– Я буду писать твой портрет, Родион.
– Когда?
– Сегодня, сейчас. А я все думала: за что взяться, столько тем! Меня прямо разрывало. И тут – ты, как черт из