Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 77

Совет Десяти велел набрать новых учеников и держать их взаперти до самой трансмутации, «чтобы они не соблазнились», как выразился в ответном послании консильери Бенто. Еще он предлагал подумать, когда я смогу прибыть в Венецию, чтобы обучить тайнам алхимии мужей, назначенных Советом.

Но я не собирался делать ни первого, ни второго.

Мои дни в Вероне подходили к концу. Несложно было догадаться, что впереди. Совет Десяти выяснит секрет трансмутации и избавится от Эскала. Его заменят на подесту, не способного раскрыть тайну другим итальянским князьям.

Вступать в борьбу с Советом было бы безумием. Венецианцы обладали великими колдовскими силами, о которых я ничего не знал. Можно, конечно, попросить у Исполнителя всесилия, способности поражать врагов на расстоянии или насылать духов-убийц. Но было бы глупым так использовать дар гримуара.

Я не хотел идти по этой дороге.

Я уже знал, что Чистилище существует – а если так, какой смысл в стяжании земного могущества? Века – миг перед ликом Вечности. Упорство в грехе лишь ожесточит меня, сделав непригодным для Чистилища. Ведь туда допускается не всякая душа, а только та, для которой еще возможно спасение…

Исполнитель поступил со мной поистине жестоко. Излечив падучую, он почти отрезал меня от искупительной практики – единственного, что давало мне надежду… Хорошо, что Чистилище продолжало мне иногда сниться – и я мог по-прежнему спасаться на его ледяных рамах.

То же касалось и духа-покровителя. Без него я осиротел. Исчадием зла Ломас не был – это следовало из его простых и умных советов. Да и книга Абрамелина утверждала, что духипокровители спасают душу, а не губят.

С другой стороны, ни один из подобных гримуаров не был признан Церковью. А вопросы спасения души есть ее прерогатива, ибо душа – понятие умозрительное и не дается нам в непосредственном опыте. Оно существует лишь в церковном учении. Кому тогда кроме Церкви судить о том, что для души спасительно, а что нет? Это вопрос внутрицерковный и доктринальный. А мы, чернокнижники – скромные эмпирики.

В общем, я остался в одиночестве.

Но человек одинок всегда. Слова «я остался один» означают лишь, что стало трудно скрывать от себя эту истину и дальше. В священных книгах Чистилища такое называлось проблеваться и протрезветь…

Мне казалось, что я стою на карнизе высокой башни, прижимаясь спиной к ее кирпичам. Любое неверное движение, и я мог упасть. Я помнил, что вроде бы умею летать – но не было ли это просто сном?

В общем, дух мой маятником качался между ужасом и надеждой.

Верона тем временем управлялась даже лучше, чем при живом Эскале. Секрет был в том, что я более не принимал никаких решений сам, доверив их советникам, лучше меня понимавшим нужды города.

Сильнее всего мне не хватало искупительного кручения в Чистилище во время припадков: снов все-таки было мало. Но перенестись в Чистилище в своем телесном образе оказалось невозможно. Я попытался сделать это дважды и убедился, что упорствовать не стоит. Душа моя окунулась в невыразимый ужас, и я понял – еще одна попытка, и меня испепелит ангельский гнев.

Я помнил примерно, как выглядит божественное устройство, помогавшее мне совершенствовать дух. Но заказать его копию веронским механикам и кузнецам было нельзя – я не представлял его внутреннего сопряжения и не мог даже нарисовать чертеж.

Откладывать развязку было глупо.

Увы, меня сковывал страх. Раньше я не боялся ни военных стычек, ни поединков, где меня могли убить. Но Исполнитель… Это было иное.

К тому же прежде я не верил в Чистилище.

Теперь, впрочем, я не верил тоже.

Теперь я знал.

***

Народная мудрость не зря советует переносить решения на утро. Ночью мы воспринимаем мир иначе. Мы замечаем его таинственные грани в сновидении, и наш горизонт расширяется. Поэтому утром мы знаем чуть больше о планах нашего главного противника – жизни.

В пятницу я проснулся в спокойной уверенности. Решение было принято. Я иду к Исполнителю.

Сперва я решил пропустить завтрак – и велел слугам передать Луиджи, чтобы тот принес сорочку («какую, он знает»).

Но Луиджи долго не могли отыскать, и я все-таки поел сыра с зеленью, потом угостился рыбным супом – но героически не выпил ни капли вина.

Время клонилось к обеду, когда Луиджи наконец прибежал. Вид у него был взмыленный и пристыженный. Он сообщил, что ему пришлось плыть в Венецию, где он хранил сорочку, дабы моя прислуга не спутала ее с остальным бельем. Наверно, просто шатался по девкам и проспал, но я не стал портить знаменательный день руганью.

Внешне сорочка походила на обычную камичу, надеваемую под колет – льняная, тонкая, с открытым воротом, длиной до середины бедра.

Отличие делалось заметным только при ближайшем рассмотрении. Лен был расшит еврейскими буквами и каббалистическими знаками, переплетенными наподобие кольчужных колец.

Это и была, собственно, сделанная из букв кольчуга: идеальная броня, как сказал бы Платон. Среди значков встречалось много алефов – и еврейских, и латинских заглавных. Цвет вышивки совпадал со цветом камичи, так что заметить превращенный в латы алфавит было непросто.

Взяв сорочку, я запер двери покоев изнутри и снял маску Эскала. Лучше было встретить свой рок в обличье, данном мне Господом (хотя в подлинности своей телесной природы я был уверен не особо – сказывался опыт последних месяцев).

Пришлось одеваться без слуг. Я хотел уже натянуть волшебную рубашку, но меня насторожил исходящий от нее странный аромат.

Это не был запах лежалого белья или духов.

Скорее, он отдавал тиной – и напоминал о болотных травах. Похожие эманации не столько чувствовались в воздухе, сколько мерещились мне всякий раз, когда я имел дело с масками Эскала. Подозреваю, что это был не запах в обычном смысле, а какое-то другое воздействие на чувства, связанное с венецианской магией. Просто мой ум не мог расшифровать его иначе.

Любому властителю знаком страх перед отравлением. Я, может быть, и не был настоящим князем – но отравить меня могли все равно.

Предчувствие кольнуло под сердцем.

Я долго жил в Венеции – и помнил ходившие по городу рассказы о мандрагоре отступника, растущей на могиле повешенного еретика. Ее листьями пользовались убийцы на службе Сената и Совета Десяти, поэтому в Венеции каждый месяц вешали очередного излишне пытливого звездочета или слишком смелого богослова (некоторых даже привозили из Вероны). Но делали это не для борьбы с ересью, а для подпитки небольшого тайного кладбища, где выращивали это страшное растение.

Чернокнижники, конечно,

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 77