— Да все окей, — отмахнулся я. Только загонов Керстин мне еще и не хватало. — Сходишь ко мне завтра?

— Завтра? — Она задумалась, все еще смущенно пыхтя в трубку. — Завтра воскресенье. Ну да, думаю, смогу.

— Круто. Тогда жду завтра от тебя письма.

— Я доки на смартфон сфоткаю, — оживленно сообщила Дюлле. — Сойдет?

Я быстренько с ней распрощался, хоть ее явно тянуло поболтать. Склонился над раковиной и с наслаждением вычистил зубы. Потом взял бритву.

Отражение в зеркале наконец стало напоминать прежнего меня. Даже шишка опала и побледнела, грозовая лиловость все больше уходила в желтизну. Теперь припухлость больше была похожа не на рог, а на яичницу-глазунью, которую кто-то решил поджарить у меня на лбу, причем из тухлого яйца.

Я тряхнул головой, завесился волосами. Какое впечатление произведу на сестру и брата, когда мы увидимся? А на отца? Что они обо мне подумают? Почему-то из них троих я больше всего боялся реакции Мартина. Казалось, что больше всего из-за меня досталось ему. Ведь он жил с чувством чужой вины и невозможностью оправдаться. А это, наверное, больнее, чем переломанные кости. Смогут ли он и остальные когда-нибудь простить меня и принять?

Я закрыл глаза, пытаясь вспомнить брата. Но память не выдавала ничего, кроме темноты, окружавшей старую коробку для ланча. Ни лица. Ни голоса. А мальчик с фотографии был слишком похож на меня самого в детстве, чтобы я мог за что-то уцепиться. Сдавшись, я скинул одежду и залез в душ.

— У тебя корни отросли.

Я аж подпрыгнул. Зашел в комнату, вытирая голову полотенцем, и Марию, развалившуюся на кровати, естественно, не увидел.

— Где? — Я уставился на свои ноги.

Она так и покатилась со смеху, встряхивая дредами.

— На голове, Медведь, на ней, родимой. Ты у нас, оказывается, медведь белый. Мишка, блин, на севере!

Я опустил полотенце и растерянно пощупал рукой влажные волосы.

— Натуральный блондин, — продолжала Маша, чуть успокоившись. — На хрена ты в черный-то покрасился? У корней пипец как заметно скоро будет, постоянно подкрашивать надо, и уже в общем-то пора. А хочешь, — она мечтательно сощурилась, — я тя покрашу?

— Спасибо, не надо, — отрезал я, а сам подумал, что лучше уж тогда налысо обреюсь.

— Ну и зря, — пожала она плечами. — Я умею.

— Снова тут спать собралась? — Я решил сменить тему и кивнул на оккупированную кровать.

Она покачала головой:

— Просто зашла спросить, какие у тебя планы. А то вдруг ты опять резко передумал?

— Не передумал.

Я стиснул челюсти и сел на край кровати. В конце концов, ее мне выделили, а не ей.

— Значит, наш уговор в силе?

Она перекатилась на бок, чтобы видеть мое лицо.

Я кивнул.

— Документы завтра пришлют. Так что насчет денег не волнуйся.

— Эффективненько ты, — подняла брови Маша. — Выходит, все-таки решил идти до конца?

— Решил.

— А что, если еще всплывет какое дерьмо о твоих предках?

Я повернул голову к Маше. Посмотрел в ее кошачьи глаза. Наверное, такой взгляд бывает у пантеры, когда она решает, стоит ли гнаться именно за этим оленем. Я усмехнулся.

— Думаешь, могу узнать что-то хуже того, что уже знаю?

Мария пожала плечами:

— Просто пытаюсь теоретически представить такую возможность и твою реакцию. Пока что прогноз неутешительный.

— Не беспокойся. — Я сжал кулаки, хрустнув пальцами. — С катушек больше не слечу.

— Вот и ладно, — неожиданно легко согласилась Маша.

А я подумал, что она просто не понимает. Не знает, что такое жить с сознанием вины и без надежды на прощение.

3

— Церковь у нас построена еще в двенадцатом веке, — с гордостью рассказывал Аске, вызвавшийся проводить нас на службу. — Сложена из гранитных блоков. И купель крестильная тоже, кстати, с тех времен сохранилась. А вот арочные своды в нефе — это уже период позднего Средневековья. К тому же времени относится и орган с четырнадцатью регистрами. Да вы заходите, сами все увидите.

На мой взгляд, снаружи этот памятник культуры выглядел исключительно уродливо. Приземистое красно-коричневое здание словно пригнулось к земле под тяжестью гранитных сводов вместо того, чтобы стремиться ввысь. Но от комментариев я, конечно, воздержался. Просто зашел в широко открытые двери вслед за Машей. Аске остался снаружи — побеседовать с прихожанами. Кажется, все его тут знали и то и дело подходили перекинуться словцом или просто пожать руку.

Катарина тоже была здесь — я узнал ее по фото с сайта, да и сутана не дала бы ошибиться. Она раздавала книжки с псалмами у входа в неф. Нас она тоже мгновенно вычислила, хоть и не видела никогда. Думаю, потому что мы здорово отличались от основного контингента ее прихожан: старичков, старушек и нескольких семей с маленькими детьми. Хорошо хоть, ей было не до долгих разговоров — народ сзади напирал, до начала службы оставалось несколько минут.

Я быстро прошмыгнул внутрь и занял предпоследнюю лавку — на задней уже кто-то сидел. С этого угла церковь выглядела точь-в-точь как на моем фото. Да и с чего бы тут чему-то измениться? Вон сколько веков она простояла и еще столько же простоит. Внутри царило то же ощущение давящей тяжести, что охватило меня снаружи. Низкие беленые своды словно скрадывали свет, сочившийся из маленьких редких окошек. Казалось, мы не в храме сидим, а в погребе. Может, в Средневековье люди тут прятались, как в крепости, от всяких врагов? Толстые каменные стены наверняка многое могли выдержать.

Маша подошла к моей скамье по проходу, с искренним любопытством озираясь по сторонам. Протиснулась ко мне и уселась рядом, положив на колени синюю книжицу.

— Значит, тебя тут крестили? — Ее голос показался мне оглушительно громким. — И как ты, орал?

— Мне месяца три было. Думаешь, я помню? — прошептал я, косясь по сторонам. Ну вот, точно. Теперь на нас вся церковь пялилась. Особенно на Машины дреды. — И с чего бы мне орать?

— Ну обычно младенцы орут, когда их в холодную воду макают. — Она как ни в чем не бывало принялась листать книжку с псалмами. — Моя маман всем рассказывала, что я вопила как резаная и священника обоссала.

«Кто бы мог подумать», — с сарказмом подумал я, но сказал другое:

— Никто никого не макает. С чего ты взяла? Просто воду на голову льют.

— Меня макали, — уверенно заявила Маша. — Я ж православная. Нас с рождения закаляют. И вода была просто ледяная. Зимой было.

Я с недоверием посмотрел на Марию.

— Это тебе тоже мама рассказывала?

— Это я помню.

Тут на нас зашикали. Мгновение мы еще ели друг друга