– Ты её не тронешь.

«Кого не трону? Твою Лесли? Или мою? – удивилась маска и вдруг улыбнулась ему. Там, под плотно сомкнутыми пластиковыми губами с потрескавшейся от времени чёрной краской, Вик увидел ряд мелких, острых, хищных зубов, и ему стало дурно. – Время идёт, Кархаконхашикоба. Дыши, пока дышится. Живи, пока живётся. И не старайся изменить будущее: его предопределило прошлое. Ведь они во всём виноваты сами».

Вик медленно сделал шаг назад. Он неотрывно смотрел, как убийца поднял руку, затянутую в перчатку: большая ладонь легла на его маску, и пальцы обхватили её, будто паучьи лапы. Сердце у Виктора Крейна заколотилось сильнее прежнего. Во рту стало сухо. Убийца стянул её с лица и опустил руку, и из-под капюшона на Вика взглянула…

…пустота.

Тот, кто охотился за ним и убивал в Скарборо, застыл на целый миг – сгустившийся мрак, сама тьма древнее библейского ада, бездна, посмотревшая в ответ, – а потом отступил обратно в пелену ночи и растворился в ней, словно его и не было.

* * *

Чак Делори был опытным сталкером, но не ожидал, что преследователь окажется настолько шустрым. Он перепрыгнул с крыши на крышу и выдохнул. Здесь, между домами, было порядка двадцати – двадцати пяти футов, и вряд ли даже этот приставала за ним последует. Но человек в чёрном прыгнул очень легко эти двадцать грёбаных футов, будто каждый день такое проворачивал, и вгляделся в полумрак. Лицо его было скрыто капюшоном, и сперва Чак не заметил под складками в его тени маску. А когда к нему повернулось белое бесстрастное лицо, разукрашенное чёрными поблёкшими полосами и совсем свежими – алыми, прошедшими под глазами и по подбородку, Чак похолодел и, попятившись, бросился бежать.

Убийство на рассвете. Как поэтично.

Крик обожал вид на утренний Скарборо, а отсюда он был чудесным. В этом старом долгострое на западе города он хотел покончить с одним из тех оставшихся в живых людей, которые давно должны были примерить деревянные костюмы. Они это заслужили, но правосудие вряд ли настигло бы их. А значит, это сделает он – своими силами.

Крик смотрел в спину парня в зелёной куртке: тот был неплохо подготовлен физически. Страх добавлял ему скорости. В два прыжка он забрался на недостроенный этаж и исчез среди балок и внутренних перегородок, пробегая сквозные помещения с пока что не возведёнными стенами. Но зря он надеялся сбежать. Крик с весёлой улыбкой перемахнул следом и помчался параллельно беглецу по внешнему узкому выступу здания. Здесь не было ограждения и перил, просто полоска бетона вдоль окон по левую руку, а по правую – обрыв высотой в семь этажей, вполне достаточный, чтобы кто-то не такой дьявольски ловкий упал и свернул себе шею.

Крик бежал за своей жертвой. Ветер свистел в ушах и почти сбивал с головы капюшон. Никто не знает, что Чак Делори здесь. Никто не придёт к нему на помощь. Есть только он и его убийца, и верный нож в руке – тоже неизменный свидетель чужих смертей. А разве нужен кто-то ещё?

Крик знал, что в Скарборо до сих пор установлен комендантский час. Хотя в Санфорде было хорошо сработано с этой сволочью Колчаком, но Чак был не из тех, кто соблюдал правила и закон. Крик хорошо знал каждый его проступок, большой и малый, потому был и судьёй, и присяжной комиссией, и обвинителем. Адвокатов ублюдкам не положено иметь! Он развеселился ещё больше и обещал себе, что прикончит Делори, и с этого момента разматывающаяся ниточка клубка будет крутиться так быстро, как только сможет, потому что дальше копам некуда бежать и нечего отрицать, а ещё им придётся снять свои покровы, обнажив всю гнилую суть – свою и своих хозяев, которым они по-настоящему служат.

Откос заканчивался, бежать дальше было некуда. Розовое небо словно в отместку казалось слишком прекрасным, чтобы сорваться и погибнуть – и Крик вспомнил руки Лесли в ту ночь, когда он встал перед ней на колени. Внизу живота остро потянуло, глаза заволокло дымкой от острого желания. Это было некстати, но он ничего не мог с собой поделать. Тогда он быстро посмотрел вбок, и в голову ему пришла чудная мысль.

Через секунду перед лицом Чака, как от взрыва, разорвалось стекло, брызнув осколками, и в окно влетел убийца. Он прыгнул на Чака Делори и повалил его на грязный бетонный пол; ловкий, как кошка, оседлал, заломил руки за спину и защёлкнул на них пластиковые наручники. Всем своим немалым весом он придавил Чака к полу так, что тот не смог двигаться, и обратил к нему жуткую маску, похожую на лицо покойника. Она была разукрашена чужой кровью. Под глазами – старые бурые пятна крови, на губах – свежая алая полоса… Потом – бум! – Крик ударил Делори в нос, и тому почудилось, что в его лице что-то взорвалось.

– Нет, б… б-бостой! – в ужасе завопил Чак, сильно гнусавя. Из сломанного носа хлестала кровь.

– Ты недавно слышал примерно те же самые слова, – шепнул хриплый голос под маской.

Крик больно впился пальцами в череп Чака и сжал так, что Делори подумал, что у него раскололась пополам голова. Он застонал и забился под убийцей, но тот не отпускал.

– Ты был на моём месте, кусок дерьма, и не остановился. Свою судьбу ты предрешил уже давно. Что ты плачешь? Разнюнился, сучонок? У всех действий есть свои последствия, но тебя этому не учили, жалкий ты кусок дерьма?

Чак Делори не понимал, о чём именно он говорит, и оттого дрожал ещё сильнее: он не понял, за что умрёт, потому что поводов для самосуда над ним было много, соразмерно его грехам и преступлениям. Он насиловал и грабил. Он убивал… чаще тех, на кого укажут и за кого заплатят. Крик вперился в него взглядом. В прорезях маски глаза были тёмными, как грозовое небо, скрытое тучами.

– Но знаешь… – продолжил яростно убийца, и у Чака затряслись поджилки. – Я буду не так жесток, как ты. Ты прострелил ей лёгкое, избил до неузнаваемости и после изнасиловал,