— Можно сказать и так. В глубине души он хочет снова вернуться в лоно общества. Он пытается выйти из хаоса, в который его загнали, когда он был ребенком. Не мне вам рассказывать, что серийные убийцы в детстве часто оказывались жертвами сексуального насилия или свидетелями сексуальных сцен, в которых сочетались жестокость и страдание. Невыносимая обстановка в семье. И перенос образа. В образе жертвы они пытаются свести счеты с плохой матерью или с плохим отцом. Каждое убийство приносит лишь временное удовлетворение. Новое тело, добавляющееся к уже имеющимся, никогда не является телом того человека, которого они действительно хотели убить. Их истинная цель остается недостижимой, а их ярость все возрастает.

— Безусловно.

— Так вот, для убийц такого рода крайним проявлением может быть убийство матери или отца. После этого они сдаются, даже если не испытьшают ни чувства вины, ни угрызений совести. И вот тут-то мы и вступаем в игру. В тот промежуток времени, когда убийца хочет говорить. Ведь Вокс послал цветы и карточку не Изабель Кастро. Он послал их нам.

— Нам?

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, Алекс. Нам, блоку, о который его призывают разбить свою ярость. Что же касается Мартины Левин, она — наш маленький посредник. Она символизирует голос, женщину, мать.

— Мать. Ну да, конечно.

Брюс мог бы ему сказать, что уже немало думал на сей счет и пришел к выводу, что Вокс нападал не просто на женщину или на мать, а на некое более высокое понятие. Может быть, на удачную семейную жизнь. Или на саму идею счастья. Но зачем? Фабрика по производству теорий — это сам Саньяк.

— Злая мать, мачеха, обладающая голосом, — продолжал психолог. — Прекрасным голосом, произносившим ужасные вещи. Непобедимая мишень. И Вокс хочет говорить с ней.

— Ну да, поболтать! Кстати, Саньяк, по-моему, капитан Левин хотела бы перемолвиться со мной парой слов.

— Я пришел к вам безоружным, Алекс. Уверяю вас. И не думаю, что в сложившейся ситуации ваша враждебность может принести пользу.

— Враждебность?

— Я ее ощущаю. Вам не кажется, что нам следует подняться над этим, чтобы добиться большего эффекта?

— Самооанализ — это роскошь. Я себе таких вопросов не задаю, Саньяк.

— А надо бы.

— Когда будет минутка. Извините.

Вблизи она выглядела и пахла как нормальная здоровая девушка. Белые зубы, матовая кожа, гибкое тело спортсменки и едва уловимый аромат лимонной туалетной воды. Ничего гламурного. И ничего нарочитого. Отдых от синдрома Саньяка. Психолог уже утешался тем, что доводил свои возвышенные соображения до сведения Матье Дельмона и небольшой группы сотрудников. Ветерок, свежий воздух.

— Я просто хотела вам сказать, что горжусь возможностью работать с вами, майор.

— Это хорошее начало.

— Я прекрасно понимаю, что явилась сюда как незваный гость, но сделаю все, что в моих силах, чтобы принести пользу.

— Потребуется немного больше, капитан Левин. Мы тут все фанатики. Спокойные, правда, но фанатики.

— Больше времени, больше возможностей. Я постараюсь не обмануть ваших ожиданий.

— Вы именно таким представляли себе уголовный розыск?

— Старейшины уголовной полиции в забавных старомодных кабинетах? Да, я слышала, что вы тут далеки от современных веяний.

— Это только внешнее впечатление. Работа, которую вам поручили, настолько современная, что ее еще не существует. Ну, может, только в Куантико.

— Мне следует понять, что вас не убедили?

— Меня не волнует, что из вас хотят сделать этакую козу, привязанную к колышку. Я просто хочу быть уверен, что вы хорошо осознаете пределы возможностей этого метода.

— Эта всего одна из карт, которые мы можем разыграть.

— Да, одна из многих. Единственное отличие в том, что ее нелегко контролировать.

— Саньяк и Дельмон меня хорошо накачали. Я много думала и считаю, что лучше всего подходить к этому трезво. И спокойно.

— Вы производите именно такое впечатление.

— Вы тоже, майор. Думаю, мы с вами хорошо поладим.

— Хотелось бы верить, капитан.

9

«Что такое высшая вежливость? Ответ: сесть на собственную задницу и извиниться перед ней». Виктор Шеффер швырнул в корзину обертку от карамели «Карамбар» и, увидев, что Алекс Брюс проследил за его жестом, сказал голосом, слегка изменившимся от прилипшей к зубам конфеты:

— Забавно они на меня действуют, эти бумажки. Не могу удержаться и не прочитать. Как будто жду какого-то откровения.

Брюс кивнул головой с понимающим видом. Они оба сидели, положив ноги на стол майора, за которым устроились, чтобы посмотреть утренний выпуск новостей.

Левин была одета так же, как накануне. И производила впечатление столь же спокойной, как на собрании в триста пятнадцатом кабинете. Можно подумать, что выступать по телевидению было для нее таким же привычным делом, как чистить зубы.

— Она очень хороша, — заметил через какое-то время Шеффер, разворачивая очередную конфетку.

— Ничего, — согласился Брюс.

Левин неторопливо отвечала на вопросы ведущего. Чувствуется ли усиление напряжения в уголовной полиции после убийства Изабель Кастро? Трудно ли быть женщиной-полицейским? Распространен ли в Европе феномен серийных убийц?

Брюсу пришлось согласиться, что она отлично подготовилась. Вначале голос был несколько монотонным, она словно нащупывала ритм. И вот ритм был найден, и Левин словно скользила по волнам. Очень технично, но без видимых усилий. Ясно, точно и убедительно.

— Интересно, — сказал Брюс. — Из-за телевизионных фильтров ее голос становится похожим на голос Кастро.

— Верно. Интонация слегка повышается к концу. Как волны. Замедление, ускорение. Прямо морской прибой. Это успокаивает, тебе не кажется?

— Она мне сказала, что Саньяк ее накачивал. Теперь я, кажется, понимаю. Спорю, он давал ей слушать записи «Запретных ночей», чтобы она ухватила ритм.

— Возможно.

— Точно. Этого типа нельзя упрекнуть в непоследовательности.

— Может быть, это нас на что-то выведет, кто знает? Как с тем моим толстым старичком.

— Да, кстати, это поинтереснее. Я ждал, что ты заговоришь об этом.

— Я купил книжку Гибсона и вчера вечером почитал.

Я тоже, Виктор, старина!

— Ну и?..

— Ну, и есть связь между фразами Вокса и этого писателя.

— Можно даже сказать, что фразы Вокса звучат так, словно их взяли из научно-фантастического романа.

— Совершенно верно. И знаешь, что мы сделаем, пока Левин развлекается на телевидении?

— Позвоним Уильяму Гибсону?

Арно Дюкен, критик, специализирующийся на научно-фантастической литературе и друг Геджа, попросил Брюса еще раз прочесть ему текст.

— «Вспомни о „Дип Блю“./ Все взаимосвязано./ Мы можем создавать своих богов./ Мы можем стать богами./ Мы строим то, что будет управлять нами./ Это затишье перед бурей./ Ум должен лишь обрести совесть./ Мы проживаем последние часы человечества./ Животное — это машина./ Звезды — это машины.