Машина остановилась близ пляжа. Вик помог мне выйти и снова закинул сумку на плечо. Он взял меня за руку и стремительно поспешил на выручку Цейлон, сбежав по деревянным ступенькам к песку.

– Моя д-девочка, совсем без меня с ума сошла. К-конечно, никто её не выгуливает, как п-положено, и вряд ли занимается д-дрессировкой. – Он дождался меня и потянул за руку. – Только бы её сразу найти. Надеюсь, она н-никуда не убежала, и… и какого чёрта?

Он запнулся, когда наконец заметил нашу импровизированную беседку, вокруг которой суетились ребята. Вик понял, что угодил в ловушку, но было уже поздно. Я как ни в чём не бывало пошла вперёд, только перед этим крепко обняла его за талию и повела за собой, чтобы он не вздумал улизнуть.

– Что вы удумали?

– А сам как считаешь?

Дафна заметила нас первой и крикнула, радостно захлопав в ладоши:

– Эй! Они здесь!

Вик растерянно разглядывал накрытый стол, кресло-качалку, которое Бен приволок из домика Аделаиды специально для неё, два ящика с банками содовой, барбекю и пакет с углём. На песке возле Аделаиды, лениво виляя пушистым чёрным хвостом, лежала Цейлон. Завидев нас с Виком, она радостно залаяла и бросилась к нему на грудь, подпрыгивая и пытаясь лизнуть в лицо розовым влажным языком. Вик растерянно терпел собачьи поцелуи – ему доставалось то в нос, то в щёку – и прожигал ребят долгим пристальным взглядом. Дафна, Бен, Джонни, Джесси. Они собрались здесь, чтобы порадовать Вика, и, бросившись к нему, стали крепко обнимать со всех сторон.

– Зачем же… в-вы что… н-не стоило…

– С днём рождения! – выкрикнул Джонни, а мы подхватили.

Аделаида весело вторила нам. Даже Цейлон – и та решила, что все вопят и можно побрехать, пока разрешили, так что залилась весёлым лаем.

Вик прижал ладонь ко лбу, покачав головой. И впервые за этот день улыбнулся так искренно и широко, что мы сразу поняли: ему всё нравится.

* * *

Последний день уходящего ноября выдался таким аномально тёплым, что, когда начало пригревать солнце, мы поснимали куртки и остались в толстовках. Скоро Джесси и Джонни уселись на пледе, который мы разложили возле вынесенного водой чёрного бревна. Они уселись там, играя в карты, и тихо разговаривали друг с другом. Вик подошёл ко мне, наклонился и, обняв за плечи, шепнул:

– Смотри-ка. Спелись.

– Они ещё в лагере спелись. – Я помолчала. Потом, зябко поёжившись, добавила: – Только с чего бы? Палмер был настоящим ублюдком. Но он очень изменился в последнее время.

– Каждый м-может измениться, – спокойно ответил Вик. – И каждый иногда становится ублюдком: смотря чем его д-довести до ручки. Всё в п-порядке.

– Ты не держишь на него зла за раздевалку?

– Лесли. – Он ласково боднул меня лбом в висок. – Если бы этот д-дурачок не отметелил меня, мы бы не п-познакомились. Я благодарен Джонни-чтоб-его-Палмеру.

– О, раз так, мистер Крейн, это всё объясняет!

Ближе к обеду Вик отобрал у мальчишек купленные шницели, не в силах смотреть на тщетные попытки приготовить их. Видимо, он был из тех, кто не терпел, когда на его глазах переводили еду. Он взял сумку-холодильник, поставил её на дощатый стол и велел принести все овощи и приправы, которые мы купили. Затем хорошенько помыл руки, снял куртку, оставшись в тёмно-зелёном джемпере с высоким воротником и молнией на груди, и разложил на гриле шницели и колбаски. Я возилась с продуктовым пакетом, исподтишка подглядывая за ним. Нетрудно догадаться, что готовить он умеет, и очень даже неплохо.

– Нарежь перец, – попросил он, заметив, что я наблюдаю. – И баклажан.

– Кулинар из меня неважный. – Я почувствовала, как кровь прилила к лицу, потому что он легко поймал меня на слежке. Опять.

– С этим ты справишься, – хмыкнул Вик и притянул за запястье к себе. – Давай. Бери нож и работай, чикала: видела «Женщина идёт впереди»? Могавки тоже любят трудолюбивых.

Мы готовили бок о бок, неторопливо разговаривая. Раскладывали колечки овощей на гриле и наслаждались аппетитными ароматами, исходившими от гриля. Смеялись и не вспоминали ни о чём плохом. Даже о проклятом шерифе Палмере, хотя Вик понимал: я слышала почти каждое слово, произнесённое в тот день.

Когда всё было готово, мы в полном составе сели за стол и насладились обедом. Цейлон грызла лакомую косточку и ворчала, довольно хлеща себя хвостом по бёдрам. Дафна уплетала барбекю за обе щёки; Бен уточнил – а разве она не сидит на диете? – и получил затрещину.

После еды Джесси осталась под пологом с Адсилой. Она с интересом наблюдала, как та вяжет, и, позаимствовав крючок и клубок, попробовала научиться. Джонни предложил остальным перекинуться в карты, и мы, расстелив на песке два больших пледа, сев в круг, играли на коробку сливочной помадки, но боролись за неё с остервенением, хотя Джонни и подначивал сыграть на поцелуй. Тогда Бен пригрозил: может статься, что в игре останутся он и Джонни, и тогда они будут вынуждены целоваться. Джонни сразу смолк и согласился на помадку.

Чудесный день, каких было мало в моей жизни, перевалил за половину. Я ни о чём не беспокоилась: наврала матери, что пойду с ночёвкой к Дафне. По случаю дня рождения Вика обман был жизненно необходим: с точки зрения моей матери, школьный уборщик Виктор Крейн из трейлера – сплошной красный флаг, и неважно, каким именно человеком он оказался: с таким, как он, у меня не может быть прекрасного благополучного будущего. Потому я лгала, лгала и лгала напропалую, боясь даже думать, что будет, если однажды попадусь. Я беспечно отмахнулась от этих мыслей: сейчас у меня есть дела поважнее, и от судьбы нужно брать то, что она даёт. Отец говорил: трус умирает всю жизнь, храбрец – лишь единожды.

Очень скоро на рано потемневшем небе показались звёзды. Они светили очень тускло и рассеивали едва заметный слабый свет, готовый вспорхнуть за тучи, как стайка светлячков, но озеро всё равно чутко отражало их в зыбкой ряби, возникшей из-за ветра. Пахло водой и песком. С приходом темноты пришёл и холод, и мы вспомнили про куртки. Вик, поискав в сумке, достал ветровку и чёрную бейсболку: их и нацепил на меня, напоследок шутливо щёлкнув по козырьку. Потом заботливо накрыл пёстрым индейским одеялом плечи Аделаиды. Она мирно покачивалась в кресле и вязала, постукивая спицами и напевая что-то на родном, не знакомом никому из нас, кроме внука, языке.

Мы с Виком сели на старый топляк бок о бок, наблюдая за ребятами. Они разбились