– Ясно. Если будете просить тайн у Создателя, Он вам вряд ли поможет. Он вам скажет: нарушил Мою заповедь, съел яблоко в Моем саду – вот теперь и учись жить самостоятельно, дурень.

Теперь уже рассмеялся Горецкий.

– С вами так легко говорить, Лючия.

– Надеюсь на это.

Горислав Игоревич вопросительно кивнул:

– Остается «третий возраст колдуна».

– Да, это восемьдесят лет. Когда человек, как правило, глубокий старик, понимает, что ему ничего не известно. Что всю жизнь он бился головой в каменную стену. Даже если он накопил богатства, разве в них дело? Его знания – одна песчинка на пляже до горизонта. А смерть уже не за горами. И скоро он потеряет даже то, что имеет.

– Печальная концовка, – еще теснее перехватив портфель, вздохнул Горецкий. – Расстроили вы меня.

– А разве бывает другая? Все пройдет, как написано у Экклезиаста, и это пройдет. Но! – Она даже назидательно подняла указательный палец с наманикюренным перламутром ноготком. – А вдруг для избранных могут приоткрыть эту дверь? Если попросить очень сильно? Как вы думаете?

– Вы это серьезно, Лючия?

– Серьезно, – кивнула она. – Очень серьезно.

– Только об этом и думаю, – честно признался Горецкий.

– А скажите мне, профессор, что бы вы ответили вашим студентам, если бы они спросили у вас: а что лежит между научным познанием мира и слепой верой? Что кроется в том вечном, необъятной ширины коридоре? Укрытом мраком для всех непосвященных? И являющемся источником знаний и мудрости для тех, кто действительно хочет этих знаний и этой мудрости?

Горецкий кивнул:

– Я понимаю… Вы о мире магии. О параллельном и запредельном мире?

– Куда заказан путь как ученым, так и святошам. Первые в него не верят, вторые его боятся хуже смерти. Ведь там живут силы, которые им недоступно понять. Вы согласны со мной?

– Да, Лючия, я согласен с вами. – И тотчас улыбнулся: – Но только никому об этом не говорите. – Он даже указательный палец приложил к губам: – Тсс!

– Я молчок, – принимая игру, по-компанейски кивнула она. – Кажется, сейчас будет еще одна остановка?

Электричка уже тормозила.

– Да, – кивнул Горецкий. – Мыльный комбинат.

И вновь немного народа вышло и немного зашло. Все рассредоточились по вагонам.

– Хочу задать вам интересный вопрос, – сказала она.

– Пожалуйста.

– Вы что-нибудь слышали о «Проклятой библиотеке»?

– Нет, никогда, – оживился он. – А что, есть такая?

– Есть.

– И кто ее проклял?

– А сами вы как думаете?

– Блюстители земных законов? Те, кто возложил на себя труд общаться с небесами? Кто приватизировал их?

– Именно – они самые. Они всегда разные, во все века, и они всегда запрещают. И больше всего они боятся книг. Эти читать можно, а эти – нет. Как же они любили сжигать книги!

Глядя в ее глаза, Горецкий нахмурился. Ему только показалось, или в ее зеленых глазах сейчас и впрямь вспыхивали отблески костров инквизиции?

– Книгу – в огонь, прочел ее – тебя туда же. Особенно они ненавидели избранные шедевры. Книги истины.

– Книги истины? Есть такой раздел в мировой библиотеке?

– Разумеется. Каждая из них – тонкая золотая нить, что связывала эту истину, надиктованную высшей силой избранным авторам, с несовершенным человеческим большинством. С каким же пылом рвали эти золотые нити отцы-инквизиторы! Если они сожгли весь тираж Кристофера Марло, который всего-то перевел «Любовные элегии» Овидия, так что говорить о «книгах истины»? Сколько шедевров откровения свыше и пытливой человеческой мысли сгорело безвозвратно! Например «Пророчество Алкона» неизвестного автора – за ее прочтение можно было и самому на костер угодить. Вы не знали о существовании этой книги?

– Ваша эрудиция удивляет, Лючия. Я слышал об этой книге, но не более того. Читал только тех авторов, которые, по их утверждению, читали ее. Комментаторов. Как я понимаю, тираж был уничтожен и не осталось ни одного экземпляра?

– Вы правильно понимаете. Ей не повезло. Таких книг много. «Звезда Вечной Мудрости», например. Или «Путь Венеры». Она была издана крохотным тиражом в разгар инквизиции, когда женщин тащили на костер за одни только «греховные» мысли, и тотчас сожжена. А «Девятая печать»? Тираж был полностью уничтожен, а самого Адольфа Брокануса запытали до смерти огнем, требуя выдать того, кто подарил ему откровение. Может быть, он и выдал бы ту силу, да сам не знал, откуда к нему приходят видения и мысли.

– Я слышал обо всех этих книгах, до меня доходили даже цитаты из них, и только. Какая жалость! Вы сейчас разбередили во мне давнюю страсть, с которой я пытаюсь бороться всю свою жизнь. Пытаюсь и потворствую ей! И хочу забыть об этих и других книгах, которые ведут своими дорогами в горний мир, но они приходят ко мне во сне. И как же удивительно, что я встретил вас, женщину, которая знает те же шедевры и говорит так, будто читает мои мысли.

– Благодарю – это комплимент.

– И сколько книг вы могли бы перечислить? Это вопрос книголюба и библиофила. Десять? Двадцать?

– Берите больше.

– Тридцать?

– Больше. – Ее ярко-зеленые глаза смеялись. – И будьте смелее.

Его брови непроизвольно взлетели:

– Пятьдесят?

– Больше, Горислав Игоревич.

– Да ладно? – Теперь он сделал страшные глаза: – Что, сто? Сто десять? Сто двадцать?

– Много больше.

– Не верю.

Она хитро прищурила глаза:

– Я не назвала и тысячной доли того, что могла бы назвать.

– Тысячной?! И все наизусть?!

– У меня от рождения феноменальная память, профессор Горецкий. – Насмешливая улыбка так и гуляла по ее губам. – А еще я быстро читаю и стремительно усваиваю прочитанный материал.

– Всегда завидовал людям с такими способностями.

И все-таки протест бушевал в его душе. Какой же он легковерный! Так цыганки и заговаривают зубы раззявам на улицах.

– Но как же вы смотрите на меня! – покачала она головой.

– Как я смотрю на вас?

– С недоверием. А еще испытующе. Думаете, что мне за дело до всей этой эзотерической литературы?

– Вы правы, но только отчасти.

– Каждая из этих книг – тропинка в непроходимой чаще, но все эти тропинки ведут на одну большую и светлую дорогу. Вот в чем все дело. Эта дорога интересует меня. И то, что в конце этой дороги.

– И что в ее конце?

– Сами подумайте.

Поезд качнулся, и Горецкий еще сильнее вцепился в портфель.

– Ну скажите, прошу вас! – взмолился он.

– Те самые двери, но там они открыты настежь. И там вас ждут.

– Меня?

– Вас в том числе, Горислав Игоревич.

– У меня даже в горле пересохло, – честно признался он.

Достал из портфеля бутылку минералки, свинтил