Фардина отвели в камеру, где оказались сокамерники, к радости Фардина. Две двухъярусные койки в узком пенале без окна. Лампочка под металлической сеткой. Ему пришлось занять верхнюю койку. Местные обитатели, на первый взгляд, старше Фардина, сидели тихо, ответив испуганно на приветствие, и снова — молчок. Они и между собой не разговаривали. Однако их молчание позволяло сосредоточиться и поразмышлять. И было над чем. Шпионов не сажают в общие камеры, значит, в самом деле обвиняют его только в причастности к ОМИН, что само по себе очень серьезно.

Фардин прилег на комковатый матрас, пропахший чужими людьми, потом и кровью, бурые пятна которой виднелись в верхней части матраса. Заболели ребра и живот, по которым били, захотелось пожалеть себя, но Фардин подавил это желание. Попытался расслабить тело. Мышцы закаменели от стресса. Нельзя раскисать, надо беречь силы, чтобы организм не дал сбой в самый неподходящий момент.

Фардин подозревал, что сегодня, хоть и ночь, его не оставят в покое.

«Кровати есть, уже неплохо», — искал положительные моменты Фардин, глядя на сетку вокруг лампочки, которая светила настолько слабо, что на нее можно было безболезненно смотреть.

В прошлый раз в одиночке, где сидел Фардин, лежал драный ковер на полу, его использовали вместо кровати. Чем только не испятнанный. От него воняло так, что скулы сводило.

Неожиданно для самого себя он уснул. Казалось, спал часа два, но на деле передышку дали только на полчаса. Растолкали, снова надели наручни, мешок на голову и провели на этаж ниже — на ступеньках Фардин несколько раз едва не упал. Тычками под ребра предупредили, что лучше держаться на ногах, а то добавят уже по лежачему, ногами.

Его посадили на металлический стул, холодный и жесткий. Пристегнули к холодному же столу. Какое-то перемещение по допросной, движение воздуха, запах пота и чье-то тяжелое, астматическое дыхание. Тишина, словно молча обмениваются знаками, ведут немой диалог.

Наконец, сдернули мешок с головы. Фардин прикрыл глаза от яркого света, к тому же отражавшегося в слепяще серой металлической столешнице.

Проморгавшись, Фардин увидел напротив себя парня, которому две недели назад удалял аппендикс. Даже не знал его имени. Они почти не общались, лишь когда Фардин его осмотрел и поставил диагноз. Он сделал парню эпидуральную анестезию и вырезал слепую кишку посредством полосной операции. Делал подобную анестезию впервые, с риском оставить больного парализованным, о чем и предупредил Рауфа. Но тот махнул рукой, что могло означать полное доверие или то, что боец не так уж и важен. Больной он им в любом случае не нужен.

Фардин силился вспомнить его имя, но не смог. Узнал его две недели назад. «Две недели, — повторял про себя Фардин. — За эти две недели я был у Рауфа дважды. Уже легче. Что этот парень знает обо мне? Мы с ним лично не говорили, если только от Рауфа. Тоже вряд ли. Тот не из болтунов. Откуда оперативники его выкопали? Арестовали у Мамедова? Вместе с Рауфом? Или на нейтральной территории?»

За спиной Фардина кто-то стоял вне зоны видимости. Ждал реакции задержанных, когда они увидят друг друга.

За себя Фардин мог поручиться — его лицо оставалось спокойным. Но и парень, к удивлению Фардина, не заволновался, будто видел доктора впервые.

Харун шагнул из-за спины Фардина, заглянул ему в лицо и выглядел слегка обескураженным.

— Вы ведь знакомы. Может, хватит комедию ломать?

Фардин ждал версию парня, чтобы не сболтнуть ничего лишнего. Тот дрожащим голосом сказал:

— Я попал в больницу, у меня разошлись швы, я тяжести таскал, а там меня и повязали ваши сотрудники. Но вы сами это знаете.

— Ты сдал явку ОМИН, — с презрением жестко сказал Харун. — Даже если мы тебя выпустим, то свои пришьют за длинный язык. Но тебя ждет смертная казнь. Хотя… Если будешь честен, может, поживешь. Ты знаешь этого?

Парень вздохнул и покачал головой.

— Не знаю его, не видел никогда.

Он сказал это так убежденно, что Фардин засомневался, его ли он оперировал? Не обознался ли с перепугу?

— Вы можете объяснить, что происходит? Кто этот человек? — Фардин решил подать голос. — Какая явка? Какой ОМИН? Куда я ходил?

— Глупо отпираться. — Харун выложил перед ним фотографии, на которых видно, как Фардин заходит в дом, где находилась квартира ОМИН.

— И что? — Фардин даже улыбнулся с облегчением. — Разве преступление заходить в дом?

Харун обошел стол по кругу, улыбаясь и качая головой. Он уже догадался, что Фардин не рядовой боец ОМИН.

Образованный, хитрый. Ведет себя уверенно, не раскис. Все же Фардин перестарался, выверяя линию поведения при аресте.

— А если я скажу, что вы и оперировали этого субчика. Что в этом доме, куда вы шастали, явочная квартира террористической организации «Моджахедин-э Халк».

Фардин отметил этот знаковый переход на вы. Значит, он добился некоего психологического преимущества, изменения плоскости диалога. Уже появился диалог, а не злобные выкрики.

— Я занимаюсь альгологией. Чтоб вы понимали — это наука о водорослях. Никогда не лечил людей, а тем более оперативными методами, а тем более террористов. Я — законопослушный гражданин, порядочный мусульманин. Не стал бы связываться ни с какими сомнительными личностями, хотя бы потому, что однажды довелось попасть в тюрьму. Вы наверняка об этом знаете, а если нет, то я и не скрываю, поскольку наши справедливые органы правопорядка разобрались и отпустили. Я надеюсь, что и у вас хватит порядочности во всем разобраться. Ведь так?

Харун прошелся снова около стола, поглядел в лицо оминовца, тот сидел, опустив голову, безучастный.

То, что на очную ставку не приводили ни Рауфа, ни кого-либо из его людей, говорило о том, что они успели скрыться. Фардин снова про себя повторил: «Две недели, — он быстро сообразил, что ошибся в подсчетах. — Две недели назад я его оперировал, но кто сказал, что его повязали сразу же после операции в больнице, куда он попал с кровотечением? Могла пройти неделя или чуть больше…»

По фотографии, неосмотрительно показанной ему в качестве улики, он определил, когда его засняли. В последний визит к Рауфу. Значит, доктора Фируза не смогут обвинить в регулярном посещении явочной квартиры ОМИН.

— Уведите! — сказал в пространство Харун.

Его услышали. Тут же появлялись двое конвойных и забрали оминовца, так и оставшегося безымянным для Фардина.

— Ну