не опасаясь, что кому-то — какими бы лозунгами он ни прикрывался — взбредет в голову устроить пожар в этом универмаге. Чтобы ничьи бомбы не рвались больше в кинотеатрах, на вокзалах или стоянках машин. — Смотрит на часы. — А теперь прошу меня извинить, я должен спешить на заседание кризисного штаба.
Полицейские толпились слева от лестницы. Это была «мертвая зона», не простреливаемая террористами, засевшими на втором этаже за прочной двойной металлической решеткой и баррикадой из столов, диванов и кресел. Человек, которого они выбросили на лестницу, лежал без движения. Большое темное пятно расплывалось на ковре возле головы. Стоящим внизу показалось, что лежащий чуть шевельнулся — значит, еще жив?
— Эй вы! — прокричал комиссар. — Дайте нам унести раненого.
— Дерьма вы отсюда унесете полные штаны, — ответили сверху. — Попробуйте только сунуться. Забросаем гранатами.
Полицейские это знали. Когда несчастного атташе — раненого или убитого — сбросили вниз, несколько полицейских метнулись было к лестнице, но тут же загремели выстрелы сверху, пришлось отступить.
— Послушайте, — закричал пожилой полицейский, — люди вы или нет? Ведь человек еще жив, дайте санитарам забрать его.
— Сперва пусть уберутся «полипы», — ответили сверху, — все до единого.
Комиссар оглянулся. Шефа полиции рядом не было: зашел в будку дежурного, выставил всех за дверь, закрылся и разговаривает с кем-то по телефону. Докладывает о происшедшем.
— Сукины дети, — выругался в сердцах пожилой полицейский. — Выродки проклятые. Человек помирает, а им хоть бы что…
— Ох, угостил бы я их сейчас, будь моя воля, — сказал молоденький. — Кровью бы блевали. Противогазов у них нет, взяли бы тепленькими.
— А если взорвут? — спросил третий.
— Тихо! — прикрикнул комиссар.
«Отрабатывали и этот вариант, — думал он, — и отбросили. Да, мы могли бы вывести из строя этих молодчиков, что укрылись за решеткой, в считанные секунды. Но это только тех, кто здесь, останутся и другие, там, внутри здания. Что станет с заложниками, пока мы будем возиться с этой проклятой решеткой и пробиваться наверх? Не найдем ли мы там гору трупов, когда подоспеем? Если вообще уцелеем сами, поскольку эти фанатики могут спокойно поднять на воздух все здание. Первую жертву мы уже имеем, а это значит, что террористы сожгли все мосты к отступлению. Нам сейчас или надо подчиниться ультиматуму, или будут новые жертвы».
Кто-то тронул его за плечо, и комиссар обернулся. Молоденький полицейский жестом показывал ему на шефа полиции, который тем временем закончил разговор по телефону и через окошко делал знак комиссару зайти в комнату дежурного.
— Вот что, — заявил он, — переговорите еще раз с этими ублюдками. Скажите, что мы согласны уйти, но только после того, как они дадут нам возможность забрать раненого и гарантируют, что в течение ближайших часов, до получения ответа правительства на их ультиматум, новых убийств больше не будет. Это наше последнее слово. Давайте связывайтесь с ними быстрее.
— И мы действительно уйдем?
— А что делать? — злобно сказал шеф полиции. — Ждать, пока они укокошат еще кого-нибудь?
«Раньше нужно было слушать, что умные люди говорят», — промелькнуло в голове комиссара, но вслух он ничего не сказал. Он снял трубку телефона внутренней связи и набрал номер приемной посла.
Лишь немногое из того, что делают люди, оседает на архивных полках Истории, все остальное бесследно исчезает в бездонной прорве, именуемой Прошлым.
Прошлое — это трясина, зыбучие пески, куда медленно, но неотвратимо погружается ваше прежнее «я». И если вы только не кинозвезда, не выдающийся преступник, преуспевающий писатель или известный политик, хирург с именем или астронавт, первым высадившийся на Луну, вам нечего рассчитывать на то, что детали вашего прошлого станут со временем экспонатами Истории.
Правда, есть одно место, где ничто не пропадает, где равным вниманием пользуются и студент, и преуспевающий банкир, и безработный, и политик, и кинозвезда. Это — центральная информационная служба полиции, где в колоссальной электронной памяти компьютеров оседают события, о которых вы сами, возможно, успели забыть, заложены сведения, с которыми вы не всегда поделитесь с самым близким другом. Электронный архивариус провалами памяти не страдает, ему известно и чем вы болели, и когда первый раз изменили жене, и сколько денег вы сумели отложить на черный день, и сколько бокалов пива в состоянии выпить за вечер, и какой плакат несли на прошлогодней демонстрации, и какие книжки и газеты почитываете, — словом, о вас известно много, очень много.
О существовании специальной полицейской картотеки мало кто знает, разве что кучка посвященных. И не надо гражданам об этом знать. Пока ты живешь, как все, можешь не беспокоиться — никто тебя без особой нужды трогать не станет. А полезешь на рожон — не взыщи, коль предъявят тебе счетец сразу за все. И тогда если не свободу, то работу и покой определенно потеряешь, и кому ты такой будешь нужен — выброшенный на улицу и с репутацией не чище той тряпки, которой протирают полы?
Так рассуждал шеф отдела по борьбе с террором, ожидая, когда поступят первые сведения из картотеки. Не подвели компьютеры. Из семерых, захвативших посольство, сразу же удалось «вычислить» трех. С большей или меньшей степенью вероятности. Ведь, кроме показаний дежурного по посольству, никаких других данных у полиции нет. Возможно, что оставшаяся четверка, женщина в том числе, из «нового поколения» террористов. Из тех, кто еще не попал в специальную картотеку.
Оставалась, правда, картотека на так называемых «симпатизирующих лиц», но на нее было мало надежды. Вели ее в основном люди из политического отдела полиции (какой умник догадался объединить досье уголовной полиций с досье политического отдела?) и засорили ее порядочно.
Шеф отдела по борьбе с террором натыкался там главным образом на лиц, взять на заметку которых могли только люди с очень странной фантазией. Там можно было встретить девиц, учившихся в одном классе с будущими террористами, и журналистов, пытавшихся в своих статьях проанализировать причины, заставляющие этих юнцов хвататься за бомбу или пистолет, политиков и духовных лиц, призывавших общество искоренить причины, вызывающие рост насилия в стране. Попадались, впрочем, и те, кто когда-то действительно был близок к террористам, предоставлял им убежище например, но таких было немного. Зато писателей, режиссеров, актеров, участников движения за мир, ученых и, само собой разумеется, коммунистов хоть отбавляй. Можно понять, что у господ из политической полиции есть основания брать этих людей на заметку, и пожалуйста, и на здоровье себе, однако при розыске террористов эти данные могли только окончательно все запутать. Но делать нечего: хочешь не хочешь, а придется терять время на то, чтобы прочесывать теперь, как того требует предписание, всю картотеку «симпатизирующих лиц».
И пока люди из «отдела пасьянсов»,