Фардин смотрел на кусочки свеклы, понимая, как быстро пролетело время. Вот уже осень. А существенного пока ничего, кроме разрозненной информации. Несколько фамилий руководителей групп, и не только ОМИН, но и азербайджанских сепаратистов в провинциях Ирана, и все. МИ такая информация пришлась бы кстати. Им было бы проще выявить этих субчиков, обезглавить группы провокаторов.

Но Центру маловато. Крайнее сообщение куратора содержало мутный намек, который сложно назвать приказом. Предполагалось, что каким-то немыслимым образом Фардину придется действовать самостоятельно. Навести МИ на след заговорщиков, при этом не попасть самому под раздачу, потому что, как писали из Центра, «вас еще планируется задействовать. Излишне не рискуйте». Куда уж больше?

Фардин до последнего питал надежду, что реализовать полученную информацию, как козырную карту, Центр планирует сам, дабы выторговать что-нибудь у властей Ирана за помощь в предотвращении искусственной революции, срежиссированной извне. Однако Центр, передав подобную информацию через официальные каналы, подвергнет опасности и Фардина и, возможно, других, о ком Фардин и не догадывается, работающих на той же территории.

Попутно возникло еще одно задание, повергшее Фардина в уныние. Учитывая общение Фардина с представителями азербайджанской диаспоры, радикально настроенной, требовалось понять, насколько будет задействован официальный Азербайджан, и будет ли? А главное, какие шансы предотвратить вмешательство соседей в иранскую заварушку?

Фардин собирался воспользоваться тем, что они с Рауфом остались сегодня наедине. В последнее время ему не удавалось поговорить с Мамедовым с глазу на глаз. В квартире все время кто-нибудь толкался. Разные люди. Они приходили, стараясь остаться незамеченными для соседей, и уходили так же, скрытно.

— Ты так оперируешь, словно всю жизнь этим занимался, — подивился Рауф. — Как ты можешь в кишках копаться? Бр-р! Мне доводилось убивать и не всегда с дистанции выстрела. Доводилось допрашивать с пристрастием. Но брезгливость никуда не делась. Хотя нас в Неваде водили в морг. Приучали к виду трупов, позволяли совершать с ними некие манипуляции.

Фардин поморщился. Он знал, что оминовцы довольно изощренно пытали своих же, попавших под подозрение. История про Неваду заинтересовала его куда больше.

— А что ты в Америке делал? Это из-за того человека, который вытащил тебя из тюрьмы?

— Между нами. — Раф подался вперед, почти соприкоснувшись лбом с Фардином. — Тот человек сейчас ого как поднялся. Теперь мы с ним не видимся. А тогда… Он назвался Роджером. Этакий красавчик, спортивный. Вроде не качок, стройный, но, видать, тренированный. Он, кажется, все про меня знал. Всю жизнь, и в Азербайджане… А получить там информацию свободно могут только церэушники. В общем, долго ему меня уговаривать не пришлось. Он ведь ничем не требовал поступиться. Делай, что делал и получай деньги и поддержку.

— В Неваду-то тебя как занесло? — Фардин сосредоточенно ел свеклу.

— Бойцы сил спецопераций нас там тренировали на своей базе. Ее замаскировали под территорию министерства энергетики, — он усмехнулся. — Там было интересно. Пострелять дали из всего, что стреляет, обучили радиоделу и криптографии. Все серьезно. Я даже почувствовал себя немного шпионом. Но ты — ботаник, тебе этого не понять, да и не надо заморачиваться, — снисходительно добавил он.

— Пожалуй, что так, — согласился Фардин. — А почему он вообще к тебе прицепился? Ты разве уже был тем, кем являешься сейчас? Руководил?

— Честно? — с Рауфа слетел гордый вид. — Да, я ему стал особенно интересен. Это было заметно. Потом уже я анализировал… То, что я азербайджанец, его привлекло больше всего. Азербайджанская диаспора в Иране слишком многочисленная. Связи здесь, связи оставшиеся там, — он махнул рукой за спину, имея в виду Баку.

— Они надеются, что Азербайджан поднимется? Вряд ли рассчитывают на авось. К тому же иранцы из ОМИН воспротивятся подключению Азербайджана к… Ну ты понимаешь… Завяжется гражданская война, ведь Баку давно ратует за присоединение Южного Азербайджана. У них свой интерес.

— Я не жажду войны. Сменить режим — да, но не война, — покачал головой Рауф. — А насчет Азербайджана, боюсь, ты прав. ЦРУ там неплохо себя чувствует. Работу проводит активную, на авось не полагаются. Мы скоро начнем. Хорошо бы Азербайджан поддержал, но без территориальных претензий.

— Это вряд ли. — Фардин встал, скрывая волнение. — Вот если Азербайджан к нам присоединить, — улыбнулся Фардин. — Пусть будет единый как и раньше, но… в составе новой персидской империи. Нельзя допустить, чтобы они начали дербанить Иран.

— А может, наоборот? — оживился Раф ехидно. — У нас ведь тут гораздо больше азербайджанцев, чем официально говорится. Миллионов сорок против двенадцати миллионов персов.

Фардин слышал о подобных подсчетах. В самом деле многие этнические азербайджанцы при регистрации выдавали себя за персов, чтобы не возникло препятствий в карьерном продвижении. Однако азербайджанцы все же преувеличивали свое присутствие в Иране. Это тешило их самолюбие.

— Пора мне, — Фардин встал, потирая поясницу. — Не хочется простоять в пробках уйму времени. А ты считаешь, начнется скоро? Достаточно ли времени на тщательную подготовку? Или только американцам это ведомо?

— Ну прям! Мы тоже кое-какой вес имеем. Думаю, к декабрю управимся. — Раф встал, чтобы проводить Фардина до двери. — Если все пойдет как мы планируем, сделаю тебя в будущем правительстве министром здравоохранения…

Когда, оглядываясь, Фардин пробирался к своей машине, припаркованной на соседней улице, он думал о словах Рауфа, поражаясь его наивности.

Те, кто вершил революции или чьими руками их вершили, редко оставался у власти или совсем ненадолго, а еще чаще, эти люди становились жертвой собственной деятельности. Расшатав общество, разрушив структуру власти, они пожинали порой смертельные плоды.

Фардин предполагал, что некий Роджер вовсе не делает ставку на главарей оппозиции. Поначалу им дадут порулить, но вскоре, как водится, прибудут американские советники, а затем вынут из нафталина податливых руководителей или привезут из Америки или Европы кого-нибудь — предателя иранского народа, диссидента, готового на все.

На следующий день Фардин читал лекцию у студентов университета. В связи с работой в секции возможность преподавать он отстоял. Не из любви к педагогике, а из-за желания общаться с молодежью — неиссякаемым источником всевозможной, хоть и порой разрозненной информации. Причем в университете училось немало иностранцев. Около пятидесяти процентов ото всех учащихся. Фардин читал лекции на английском. Азербайджанцы как местные, так и приезжавшие из Баку, в данном случае занимали Фардина больше всего.

Один из студентов напоминал Фардину его самого, молодого, полного надежд, переступившего порог МГУ. Эльнур Велиев с удовольствием задержался после лекции поболтать с преподавателем, так хорошо знавшим азербайджанский язык и родной Баку.

У Эльнура молодое свежее лицо с тонкими губами, чуть удивленным волооким взглядом черных глаз. Он подошел