— Сравнил. Сам же говоришь, никто не согласится лечить бойцов ОМИН… Если только ты лично гарантируешь мою безопасность. Тебе я доверяю. Но имеешь ли ты вес среди своих соратников?

— Не волнуйся. Я у них босс. Возглавляю одно из больших подразделений, в том числе базирующихся и в Тегеране.

— А что насчет бабок? Идея — вещь несомненно замечательная, но…

— Будет все. Но это не значит, что ты должен бросать работу. Так безопаснее. — Рауф растянулся на диване и прикрыл глаза. — Я переночую у тебя? Таскаться ночью под градусом небезопасно. Утром уйду рано. Будить не стану.

…Через час, когда Рауф похрапывал в гостиной, зазвонил мобильный. Лежащий без сна в спальне Фардин встревоженно глянул на экранчик мобильного. Симин.

— Куда ты пропал? — вкрадчиво спросила она.

Фардин представил, как она стоит у мольберта в ярко освещенной студии, в руках держит палитру и кисти, телефон зажала между ухом и плечом, поверх длинного платья черный фартук, заляпанный красками. Когда пишет маслом, она заплетает пышные волосы в две косы.

Сейчас Фардин с наслаждением прижался бы к ее волосам, к теплым щекам, какие бывает у детей спросонья. Хотелось целовать ее лоб, глаза. Пыл у него нисколько не угас от осознания того, что произошло в Венесуэле.

Однако профессиональное в нем сидело крепко, и он решил подначить Симин. Не для того, чтобы вызвать на откровения. Это вряд ли возможно на данном этапе. Но с целью хотя бы заставить оправдываться. Какие доводы она отыщет для оправданий?

— Мне сейчас не до свиданий. У меня на работе неприятности. Еще до отъезда шла речь о переводе в другой отдел. Там и заработок побольше. А после возвращения начались какие-то неприятные вещи. Сперва вообще тема с переводом заглохла, а потом все же перевели, но с намеками нехорошего свойства.

— А что за намеки? — игривость из голоса Симин исчезла. — Ты говоришь таким тоном, словно я в чем-то виновата.

— Не знаю, кто и в чем виноват, но мне начали говорить о неподобающем поведении в Венесуэле. Ты понимаешь? Как они узнали, что это может означать? Тебе, может, грозят неприятности? Специальный человек у нас в университете предостерегал не работать на два поля. Ты догадываешься, о ком я?.. Какие два поля? — вопрос задан, и Фардин, устроившись поудобнее на матрасе, приготовился пожинать плоды.

— А что за отдел, в который ты перешел?

Фардин опешил от неожиданного контрудара. Теперь ему придется подбирать слова.

— Я не могу сказать. Да и к чему тебе это?

— Я хочу тебя видеть, — не ответила она. — В Каракасе так было хорошо.

Фардин запамятовал, что у женщин в диалоге всегда есть секретное оружие — женские штучки. Зачем отвечать на вопрос, если можно, скажем, улыбнуться и признаться в любви. Тем более, что это неплохо работает. Собеседник обескуражен и млеет…

— Не поеду же я к тебе ночью. Такой визит уж наверняка не пройдет незамеченным. И соседи, и твой брат не те люди, которые одобрят позднее свидание.

— Завтра загляни, — попросила Симин.

Она не сразу отключила телефон, будто слушала дыхание Фардина.

— С кем ты? — в спальню всунулся встрепанный Рауф.

— Знакомая. Чего не спишь?

— Слишком беспокойно сплю после Ирака. — Он прислонился плечом к дверному косяку. — Я вот сейчас отчего-то вспомнил, как ты у меня тротил просил. До сих пор гадаю, зачем он тебе понадобился. Это же было после смерти деда Фараза? Ты выглядел тогда плохо.

— Я смутно помню те дни. Слишком расстроен был, — слукавил Фардин. — Кажется, хотел подорвать тех, кто убил деда. Мальчишество. Попытайся заснуть. Мне ведь завтра на работу.

— Да, извини. — Рауф ушел из спальни. Из гостиной потянуло табачным дымом.

Мамедов и правда достал ему тротил. У него отец был военным инженером и любителем рыбалки. Браконьерской. Фардину же взрывчатка понадобилась для определенной цели. Он собирался взорвать сейф деда, который нашел в погребе под полом квартиры.

В последнюю встречу в Подмосковье, незадолго до гибели, дед сказал о существовании тайника, но не сообщил, где он находится.

Фардин отыскал сейф и взорвал, увезя за город, благо железный ящик оказался небольшим, самодельным, рассчитанным больше на то, чтобы содержимое не пострадало от огня, а не от воров.

Внутри лежал бельгийский браунинг, кажется, еще дореволюционный. Оглохший от взрыва Фардин продолжил исследовать содержимое сейфа, радуясь, что деду хватило ума не положить туда парочку гранат на черный день.

Два ордена Красной Звезды и орден Боевого Красного Знамени.

Взять их с собой Фардин не мог. Передать своим не рискнул бы. В тот момент его куратор велел не выходить на контакт в Азербайджане, только в экстренном случае. Это вряд ли можно было назвать экстренным. Поэтому Фардин, сложив дедово наследство в железную коробку и замотав в полиэтилен, закопал там же, за городом, рассчитывая когда-нибудь вернуться.

Затем он перешел границу с бабушкой, а через небольшой отрезок времени Союз развалился, похоронив под обломками мирок детства Фардина и тайник в Баку, и, наверное, и сами заслуги деда перед Отечеством, которое не всегда оставалось с ним ласковым…

Осень 2017 года

Информация по секретной секции текла скудно. Поначалу Фардину нарезали только ограниченные участки работы, и в целом картинка начала вырисовываться далеко не сразу. Он не форсировал, занятый обработкой Рафа.

Те крохи, которые узнавал в университете, не спешил сообщать через книжный, чтобы не засвечивать лишний раз связного.

Хотя о возможном наблюдении он предпочитал не думать, учитывая тесное общение с Рауфом. Ведь если контрразведчики следит, то арест последует неминуемо, когда станет известна подноготная Мамедова.

Обнадеживало то, что Раф сам опасался слежки и осторожничал. При нем Фардин не мог демонстрировать профессиональные навыки, не проверялся, полагаясь на то, что во время обучения у американцев Рафа освоил азы конспирации и способы обнаружения наблюдения.

Но все же при мысли о слежке у Фардина возникало замирание, как если бы он стоял на подоконнике шестнадцатого этажа.

Несколько раз по вечерам после работы Фардин отправлялся к Рауфу на конспиративную квартиру ОМИН. Там он оперировал в специально оборудованной комнате. Ушивал ножевые ранения, извлекал пули. Не задавал лишних вопросов, прислушивался, запоминал, втирался в доверие. Стал своим парнем, человеком-невидимкой. При нем велись все более откровенные разговоры, во многом благодаря неограниченному доверию друга детства.

После очередной такой подпольной хирургической операции, Фардин сидел с Рауфом все в той же прокуренной комнате, где впервые увиделся с другом несколько месяцев назад. Они ели лабу, купленную подручными Рафа. От блюда со свеклой пахло осенью. Зимой и