— Между нами говоря, Дмитрий Степанович, этот Томсон крайне неприятный тип. Скользкий такой.

— Вы удивительно прозорливы, Тамара Сергеевна, — кивнул Алексеев, выйдя из ступора. — Но он может быть нам полезен.

Скачки подходили к концу. Состоялось награждение жокеев и владельцев лошадей. Под трибунами именитые гости из Германии, Швейцарии, Италии, из королевских европейских семей не торопились разъезжаться, продолжая обсуждать свои дела с партнерами по бизнесу.

Здесь сложилась удобная и располагающая к этому обстановка. Торгпред все еще вел оживленный разговор с заместителем премьер-министра, и Алексеев был вынужден ждать, так как приехали они на одной машине, которую дал им посол по случаю важного мероприятия.

— Вот вы где! — Томсон настиг его внезапно, когда Алексеев собирался поторопить торгпреда и выжидал удобный момент, чтобы встрять в разговор торгпреда с эмиратским чиновником. — Пойдемте, покажу вам своего Элвиса. Вы умеете ездить верхом?

— Не доводилось. Все больше на мне ездили верхом, — отшутился Алексеев. — Тамара Сергеевна, вы…

— Я здесь подожду, — отказалась она, обмахиваясь веером.

Они с Томсоном спустились с трибун, прошли мимо площадки, где конюхи вываживали лошадей после скачек. Слышалось всхрапывание усталых коней, арабская речь, стрекот цикад. Здесь особо ощущался запах навоза и лошадиного пота.

Алексеев пожалел, что согласился углубиться в дебри ипподрома. Мало ли что на уме этого мутного Томсона. Но Роджер и в самом деле подвел его к хорошо освещенным конюшням. Уже вывели черного огромного коня, приветливо заржавшего, почуявшего хозяина.

— Мощный конь. Вы на нем совершаете прогулки по городу? — пошутил Алексеев. — Или ездите по делам торгпредства? На него взобраться можно только со стремянкой.

Томсон позвал конюха по-арабски и велел ему принести седло. Он явно вознамерился покрасоваться перед русским. Когда конюх быстро оседлал коня, Томсон предложил лукаво:

— Попробуете?

— Нет уж, увольте. — Алексеев попятился от игривого молодого коня, от нетерпения наступавшего на незнакомца.

— А я пожалуй… — Роджер собрался сесть верхом.

— Вы пиджак снимите, — посоветовал Алексеев. — Сковывает движения. Я подержу, — он протянул руку.

После секундной заминки Томсон стянул пиджак и отдал Дмитрию. Тот отчетливо, около освещенной конюшни, разглядел отметину на внутреннем сгибе локтя Томсона… Д’Ондре. Теперь уж точно. Алексеев вспомнил поговорку: «Бог шельму метит». Но, скорее всего, это след от огнестрельного ранения.

«Мы о нем мало что знаем», — подумал Алексеев, глядя, как ловко вскочивший на коня Д’Ондре ездит кругами по небольшой площадке для вываживания лошадей после скачек.

…Алексеев сел в машину рядом с шофером, обернувшись к торгпреду с женой, расположившимся сзади, уже с полчаса дожидавшимся резидента и начавшим терять терпение.

— Как ваши переговоры? Все успешно? — примирительно спросил Дмитрий.

— Кое с кем по-настоящему важным удалось пересечься. Мы сейчас сосредоточены на промышленной кооперации. А сегодня здесь присутствовали представители авиа- и судостроительной промышленности. Они, правда, были увлечены скачками и ставками, но это не помешало назначить несколько встреч. А как у вас?

— У меня тоже неплохо, — коротко ответил Алексеев.

Торгпред не стал уточнять детали. Он знал, кем является Алексеев, и теперь тревожно думал, не втянул ли его Дмитрий Степанович в свои схемы, из-за которых в одночасье можно стать невыездным.

Посольский шофер вырулил из череды лимузинов, поджидавших своих богатейших в мире хозяев, и поехал по ночному Абу-Даби к улице Халифа. Алексеев попросил подбросить его на работу по дороге к дому торгпреда. Он собирался отправить в Центр фото Д’Ондре с детальным описанием этого человека. Еще никто из русских разведчиков не видел его так близко.

Дмитрий вовсе не испытывал уверенности, что Фардину понадобится фотография Д’Ондре, однако именно этот человек собирался взбаламутить спокойные воды Ирана, мнившиеся ему застойным болотом.

Глава четвертая. Крокодил из Белуджистана

Под потолком висело сизое облако кальянного дыма, смешиваясь с табачным дымом от сигареты Фардина. Ильфар сидел на низком твердом диванчике, застеленном рыжим ковром.

Даже после того, как дядя отдал племяннику несколько старинных ковров, их отсутствие не стало заметно в его квартире. Любовь иранцев к коврам — показателю их благосостояния — приводили к тому, что Ильфар разве что сам не заворачивался в ковер.

Ковровая дорожка лежала даже на узкой кухне с серыми кухонными шкафчиками, делавшими ее похожей на казарму, с дежурным самоваром, таким же, как и в квартире Фардина, подключенным к газовой колонке.

Жена Ильфара принесла блюдо с фесенджаном, дымившимся и источавшим аромат курицы, приправ и орехов от гранатно-орехового соуса.

Но у Фардина кусок в горло не лез. Он утешался сигаретами. Разговор с дядей принял, мягко говоря, нелицеприятный оборот.

Формально племянник пришел навестить его с сувенирами из Венесуэлы. Он бы привез Ильфару бутылку рома — раньше, до революции, дядя не гнушался крепких напитков. Однако теперь и ввезти в страну через таможню это не удалось бы. Поэтому он подарил дяде резную духовую трубу. Ильфар очень музыкальный и стал бы, наверное, музыкантом, если бы не бедность и война. Он с легкостью играл по слуху на любом музыкальном инструменте, который попадал ему в руки.

Его жене Фардин купил сумку с латиноамериканскими яркими узорами. Детям — несколько шоколадок из натурального какао.

Нынешняя жена уже третья у Ильфара. Двух он пережил. И теперь, в шестьдесят с лишним, в четвертый раз стал отцом с третьей женой.

Его сопливые отпрыски от двух до десяти лет, все мальчишки, встретили Фардина во дворе, где они играли среди штабелей пластиковых разноцветных овощных ящиков из магазина, на задворках которого находился дом Ильфара. Мальчишки схватили шоколадки и с добычей скрылись за ящиками.

Иногда с ними гулял Дильдар — сын Фардина, живущий с матерью неподалеку…

Фардин пришел по большей части с корыстной целью — задействовать связи дяди. Тот поддерживал отношения со многими из азербайджанской диаспоры по старой памяти. В конце восьмидесятых через своих азербайджанских друзей он переписывался с Фаразом, живущим в советском Баку.

Услышав просьбу племянника отыскать Рауфа Мамедова, Ильфар так втянул дым из кальяна, что вода в колбе буквально закипела. Это при том, что Фардин не уточнил о связи Рафа с «Моджахедин-э Халк». Если бы упомянул, то дядя свои угрозы претворил бы в жизнь тут же…

— Ты ошалел совсем? Не поверю, что ты решил вспомнить детство и бакинскую школу. Ты как крокодил из Белуджистана — попадет тебе палец в рот, ты и утащишь на глубину. Был бы ты помоложе, отходил бы тебя палкой или ремнем. Жалею, что не сделал этого, когда вытащил тебя из тюрьмы. Может, вправил бы тебе мозги. Ты