— Этот человек, их сосед, рассказал, что они ночью попали в сильный дождь на машине и слетели в обрыв. Он ездил их опознавать, поскольку никто не знал их лучше него.

— Не понимаю. Вы же проводили расследование. Искали концы. Неужели история с аварией никому не была известна? Где в те годы находился этот свидетель?

— Сразу после их похорон уехал работать в Бразилию. А другие соседи ни о чем не знали.

— Не может быть, чтобы они ничего не слышали!

Алексеев развел руками.

— Они похоронены на кладбище в Каракасе. Это Южное муниципальное кладбище рядом с вещевым рынком. Район бандитский. Впрочем, в большинстве районов Каракаса такая петрушка. Там и нищие, бездомные гужуются. Нашего человека, который отыскал могилу, там ограбили, он чуть не остался на кладбище сам в качестве постояльца. Прости… Неуместная шутка. Но это я к тому, что туда ездить рискованно. Тем более за тобой наблюдают, — Алексеев набросал на листке бумаги какую-то схему. — Но ты же все равно захочешь побывать. Только не расстраивайся. Могила здорово разворована.

— Что там брать? — изумился Фардин.

Но Алексеев только пожал плечами.

— И кроме того, их похоронили как католиков. Увидишь там расколотый крест.

Фардин свернул листок со схемой и сунул поглубже в карман.

* * *

Высокий потолок спальни укреплялся балками, мощными, окрашенными белоснежной краской. Казалось, что лежишь на дне трюма старого парусного корабля. Блики от бассейна за окном попадали на потолок, усиливая сходство с парусником. Смущало, что в трюме оказалась шикарная огромная кровать с коричневым шелковым бельем, а под потолком вращался вентилятор с полированными деревянными лопастями, с пультом управления, вмонтированным в спинку кровати.

За окном шуршала пальма, как костяной китайский веер. Такой был у бабушки Фардина еще в Баку. Она доставала его из шелкового чехла только когда шла в театр. К вееру еще прилагалось темно-синее платье из бархата, чуть попорченное молью на груди. Дефект маскировался брошью. Жили Фирузы очень небогато. Никто не знал о наградах деда, о его нелегальной работе в Иране.

Это сыграло злую шутку с Фардином, когда известие о гибели деда вынудило его вылететь в Баку. Ему не могли помочь из опасения засветить его принадлежность к нелегальной разведке (в тот момент Фардину уже присвоили звание лейтенант).

Он не сразу отыскал деда в морге одной из городских больниц, с трудом опознал. Организация похорон — все это легло на плечи юноши, убитого горем и потерянного. Когда Фардин покупал для деда одежду для похорон, он крепко задумался, правильно ли выбрал профессию. Хочет ли он вот так же умереть безвестным, спрятав ордена и медали в коробку из-под обуви? Правда, коробка эта лежала в небольшом сейфе…

— Ты такой отрешенный, словно обдумываешь научное открытие, — Симин зашла бесшумно босиком в длинной, до щиколоток, абайе [Абайя (араб.) — традиционное женское платье], шелковой небесно-голубой.

Также неожиданно, как сейчас, она объявилась в Каракасе. Вернее, сначала возникло ее послание на электронной почте Фардина…

Он вернулся в отель после встречи с Алексеевым, пробрался в свой номер и в телефоне обнаружил сообщение: «Фардин, ты ведь затерялся где-то в Каракасе? А я решила из США приехать в Латинскую Америку, отдохнуть. Ты где? Адрес сообщи, если ты, конечно, не жаждешь уединения».

Фардин не жаждал. Отправил Симин адрес отеля и попытался уснуть.

Дремал он час, беспокойно. Ему мерещилось, что он в старом бакинском доме. Слышал скрип рассохшихся досок под ногами давно ушедших и самых близких людей. А может, этот скрип деревянных полов раздавался на той даче в Подмосковье, где обитал Фардин то с Алексеевым, то с кем-то из инструкторов. Дед прилетел навестить его туда всего на два дня накануне своей гибели. Убили его, когда он возвращался на улицу Камо из аэропорта ночью.

А накануне он впервые был предельно откровенен с внуком и решился рассказать ему о своей работе в Иране до войны. Они сидели почти всю ночь на террасе финского домика. В открытые окна тянуло майской свежестью, ароматом сирени, и пели соловьи около близкой речки. В темноте террасы вспыхивал и гас огонек сигареты Фараза, гипнотизирующе, магнетически…

Дернувшись, Фардин проснулся. В темноте гостиничного номера светился красный огонек на телевизоре, тоже завораживающе, как кончик сигареты в его полусне.

Духоту не разгонял кондиционер, источающий запах мокрой пыли. Хотелось открыть окно, но оно в номере выходило на стену соседнего дома, и не слишком бы добавилось воздуха, распахни его хоть настежь…

Фардин прислушался, пытаясь понять, что его разбудило. Зазвонил телефон на столике в изголовье. По-видимому, он принимался звонить не в первый раз.

— Сеньор Фируз, простите, что беспокою вас в неурочный час, но сеньорита настаивает. Я взял на себя смелость сказать о вашей болезни.

— Что за сеньорита? — Фардин фальшиво покашлял.

— Не хочет представляться. Разрешить ей к вам подняться или…

— Я спущусь сам, — вздохнул он.

Не догадался, что это может быть Симин. Заподозрил происки людей, связанных с МИ. Но у стойки администрации стояла художница, опираясь на ярко-красный зонтик-трость. Темно-синий платок сбился на затылок так, что растрепавшиеся волосы, черные с медным отливом, обрамляли смуглую с чуть заметным оливковым оттенком кожу лица.

— Вот и он! — отчего-то по-английски вскликнула она. — Я у вас его похищу. — Затем заговорила на фарси: — Поедем, я сняла отличную виллу в Каракасе до конца твоего отпуска, взяла машину на прокат. Ты болен? — она приблизилась, провела рукой по его щеке, чего раньше на людях никогда не смела делать, да и он не позволил бы, опасаясь за нее.

Разрешение Алексеева на сближение с художницей скорее восстановило статус-кво, чем изменило что-то. Фардин просто не стал афишировать, что зашел несколько дальше. Зачем так нервировать куратора хоть и бывшего? Фардин, может, и признался бы в отношениях с Симин, если бы Алексеев категорически воспротивился.

Теперь Фардину стоило прикинуть, надо ли уезжать с иранкой открыто? Как это в конечном счете скажется на выводах Камрана о личности доктора Фируза? Вернее, чем грозит его аморальное поведение?

В крайнем случае, его не возьмут на секретную работу. «Может, и к лучшему в данной ситуации?» — мелькнуло в голове, когда он улыбался Симин и, понимая, что деньги за оставшиеся дни в отеле ему не вернут, все же решил съехать и пошел за вещами, недоумевая, зачем Симин подняла такой шум