Спустя пару дней в перерыве пленарного заседания, когда участники переговоров стали покидать Большой зал дворца, чтобы перекусить и попить кофе, Трумэн подошел к Сталину в маршальском кителе песочного цвета с медалью «Серп и Молот», рядом с которым — да к тому же в окружении других погон — элегантный темный костюм американского президента смотрелся несколько инородно.

—Прошу вас, — обратился он к переводчику Павлову.

Услышав голос Трумэна, Сталин повернулся к нему. В левой руке у него дымилась сигарета. Павлов положил свои бумаги на стол, сцепил руки за спиной и приготовился переводить.

—Я тронут вашим великодушием, — сказал Трумэн с вежливой улыбкой. — Уверен, что и Болгария, и Венгрия, и Румыния, и Финляндия по достоинству оценят ваши усилия. Вы правы, они не должны быть ущемлены в контексте допущения Италии в Организацию Объединенных Наций, поскольку все в равной мере служили Гитлеру.

—Гитлеры приходят и уходят, а народы остаются, — глубокомысленно заметил Сталин, явно не расположенный к предметному разговору вне круглого стола. — Время покажет, кто чего сто́ит.

—Но вы с ними воевали. Несли потери. Они пришли на вашу землю. А вот с Польшей таких проблем не было. Поляки — вполне лояльный, пострадавший народ, у них нет антипатии к вашей стране. Отчего не проявить благоволение к их нуждам?

—Вы же слышали, что в Потсдам приехал Берут и выступит перед нами.

—Да, безусловно.

—Так чего же вы хотите, господин Трумэн? Давайте выслушаем Берута. Ему нужна западная граница.

—Мы считаем, что у Польши есть моральное право на часть территории рейха. Но будем откровенны: мало, что Германия утратит четверть пахотных земель и угольные ресурсы Силезии, — будет потеряна существенная часть репараций.

—Так вас беспокоит ущемление прав Германии или репарации?

—Это связанные вещи.

—Тогда мы готовы не брать репарации с этих земель, облегчив участь германского народа.

—Мистер Сталин, ваши аргументы иногда бывают сильнее реальности, — натужно улыбнулся Трумэн. Он бросил быстрый взгляд на замерших в дверях Черчилля и Бирнса, которые исподволь следили за их диалогом. — Рассчитываю, что и наши аргументы будут не менее эмоциональны. В любом случае Польша будет вам благодарна.

Он сделал движение, означавшее завершение короткой беседы, но, будто вспомнив что-то важное, тронул Сталина за плечо. Тот остановился, и Трумэн произнес:

—Кстати, мистер Сталин, союзнические отношения обязывают меня сообщить, что нам в США удалось создать оружие необычайной разрушительной силы.

Сталин одарил его рассеянной улыбкой, кивнул и направился к выходу.

Когда позже Трумэн пересказал диалог со Сталиным Черчиллю, тот, затянувшись сигарой, изрек:

—Полагаю, что он, попросту говоря, так ничего и не понял.

Новость, преподнесенная Трумэном, не была для Сталина новостью. Он был в курсе происходящего в Лос-Аламосе. Руководивший сбором данных о Манхэттенском проекте заместитель резидента по научно-технической разведке в Нью-Йорке Квасников за два месяца до испытания плутониевой бомбы предупредил Кремль, что в случае успеха США смогут создать арсенал атомного оружия в срок от года до пяти лет. Еще ранее советские разведчики передали ряд точных сведений по конструкции ядерной бомбы и методам разделения изотопов урана, во многом совпадавших с донесениями, полученными из Берлина, Лондона, Цюриха, Берна. На их основании Берия и Курчатов скорректировали программу действий по разработке ядерного оружия. Сталин отдавал себе отчет в чрезвычайной важности атомной гонки. Его слегка удивил сам факт информирования его со стороны американского лидера, но, поразмыслив, он списал это на тщеславие президента Трумэна, что, в общем-то, было недалеко от истины.

Вечером, встретившись с Молотовым, Сталин передал ему слова Трумэна.

—Цену себе набивает, — бросил Молотов.

Сталин надолго задумался. Потом сказал:

—Пусть набивает. Надо поговорить с Берией и Курчатовым, чтобы ускорили нашу работу по бомбе.

—Хорошо, Коба, сделаю.

Молотов поднялся, чтобы уйти, но Сталин удержал его:

—И вот еще что, Вячеслав, скажи Лаврентию, пусть передаст разведчикам спасибо. Одно слово — спасибо. Но — от моего имени.

Иваново, Интернациональный детский дом,

25 июля

Как всегда, галдеж в столовой стоял невыносимый, несмотря на запрет болтать во время еды. Воспитатели и нянечки привыкли к нему, как привыкают к уличному шуму, и почти не обращали внимания на нарушение, о котором предупреждал висящий на стене плакат — «Когда я ем, я глух и нем». В дверях, подобно часовому на посту, на ободранном деревянном протезе стоял одноногий, контуженный под Ржевом сторож по прозвищу Карабас (имени его не помнили даже в администрации) и сорванным баском подгонял:

—А ну, на линейку, пехота, марш, марш на линейку!

На площадке широкого внутреннего двора, не переставая гомонить, воспитанники интердома неохотно выстроились по периметру в соответствии с классами. Совсем юная начальница 3-го класса, которую все любили, но никто не слушался, пересчитала своих подопечных. К флагштоку приблизилась сухая, как вобла, завуч — ее так и называли за глаза воблой — прокашлялась и громко объявила начало линейки. Шум постепенно стих.

—Ребята, — надтреснутым голосом выкрикнула она, — сегодня у нас соревнования с городскими школьниками по пионерболу. На районном турнире наши соперники выиграли золотую медаль. Но вы много тренировались, и я уверена, ребята, что вы не ударите в грязь лицом. — Она запнулась, видимо, осознав, что идиома трудновата для иностранцев, и уточнила: — Я хочу сказать, что вы молодцы, много работали, и мы обязательно победим!

Площадь взорвалась ликующими криками детей. Завуч успокоила их, раскинув руки, и провозгласила:

—К подъему флага нашего интердома вызывается Хулио Санчес из пятого класса!

Кленовые палочки в руках двух мальчишек, стоявших за спиной завуча, принялись выбивать нестройную дробь из опойковых мембран деревянных барабанов. Хриплым петушиным криком взвился над площадью пионерский горн у губ покрасневшего от напряжения паренька. Полненький Хулио Санчес выступил вперед и вперевалку направился к флагштоку.

—А где Хартман? — спохватилась начальница 3-го класса. — Мальчики, вы не видели Хартмана? Куда он подевался?

Мальчики пожали плечами:

—Не знаем, Светлана Николавна. На завтраке он был.

Пригнувшись, Светлана Николаевна подбежала к стоявшему в стороне Карабасу.

—Карабасик, дорогой… — возбужденным шепотом обратилась она к нему и на миг задохнулась от густого духа вчерашнего водочного перегара. Взяла себя в руки и продолжила, чуть отвернув