Тэсс тихо процитировала:

— «Не бери в голову то, что говорят люди. Твой отец не был убийцей».

— И она была нрава, только я был туг на ухо. Она будет говорить со мной теперь так, как никогда не говорила за все эти годы. Она будет говорить и с тобой, Тэсс, если ты пойдешь к ней теперь.

Она колебалась, как ребенок, губы ее дрожали в нервной улыбке нерешительности. Но повиновение — счастливое, разумное повиновение — было естественно в этом доме. Арчери и прежде видел примеры тому.

— Я не знаю, что сказать, с чего начать, — сказала она, медленно поднимаясь на ноги. — Я так отчаянно боюсь причинить ей боль.

— Тогда начни с твоей свадьбы, — здраво рассудил Кершоу. Арчери наблюдал, как он наклонился к валявшимся на полу журналам. — Покажи ей это, и пусть она помечтает, как увидит тебя в чем-нибудь подобном.

На Тэсс были джинсы и белая рубашка. В «Оливе» или «Розалинде» нашли бы, что она потеряла право первородства, но приобрела новую женственность. Она взяла журнал и взглянула на обложку, на которой пирамида из цветов венчала самое фотографируемое лицо Британии.

— Это не для меня, — произнесла она, но взяла журнал с собой.

— Мы скоро должны идти, — сказал Генри Арчери сыну. — Пора поделиться всем этим с твоей матерью.