Настя стала повторяться в своих проклятиях, потом и совсем иссякла.

— Все, что ли, в комнате-то? Кончили? — мрачно спросила она и начала яростно подметать мусор, вздымая пыль.

Прахова, обессиленная, сломленная, полулежала в кресле.

— Настя, — застонала она, — там на полу… Это не анакардиум?

Настя в сердцах подняла и сунула ей коробочку:

— Кончилась ваша гомеопатия! Боренька, Боренька… пригрели змееныша!..

— Чем скрести сухим веником, лучше собрали бы хозяйке, что надо, — сказал Токарев.

Настя опустила веник. Помолчала, соображая, о чем речь. Поняла.

— А что надо? — спросила обреченно.

— Ну, белье и прочее… необходимое.

Она швырнула веник, приволокла откуда-то огромный и некогда шикарный чемодан и взялась укладывать в него бархатные халаты, домашние туфли, колоду карт…

— Такой сундук нельзя, — изумился Токарев.

— Завсегда с этим саквояжем ездили!

— Но, видимо, в другое место… — хмыкнул Токарев.

Зазвонил телефон.

От Томина передали одну фразу:

«Взят при посадке самолета в Хабаровске».

Новость была дороже всего изъятого золота. Беспорядочно пожимали друг другу руки, поздравляли Зиночку, пили хмель победы.

И — с новым азартом за работу…

Нет, иногда жизнь, несомненно, прекрасна. И дело, которое делаешь, кажется самым нужным на свете.