Бернард снял разбитую дверцу со своего шкафа «Ярсе» и перенёс её в прихожую, собираясь отправить в ремонт.

Агнета переворачивает страницу в блокноте, просматривает записи Йоны о методах убийцы — о стрелах, вырезанных на телах жертв, и о хаотичном процессе расчленения. Она только начинает печатать, как настольная лампа гаснет, раздаётся щелчок, и экран компьютера тухнет.

Вентилятор перестаёт жужжать.

Агнета встаёт и, прищурившись, смотрит в окно.

Должно быть серьёзное отключение: куда ни глянь — одна темнота. На другом берегу реки тоже нет света.

Со вздохом она тяжело опускается на стул и смотрит на чёрный экран.

Слышит шаги по лестнице, и в дверном проёме появляется мерцающее свечение.

Бернард вполголоса напевает старую рождественскую мелодию, входя в комнату со свечой в чугунном подсвечнике.

Мягкий, колышущийся свет наполняет кабинет, когда он ставит свечу на стол.

— Неважно, сколько прогнозов погоды или предупреждений вы услышите, отключение электричества всё равно всегда застаёт врасплох, — говорит он с улыбкой.

— Я как раз печатала, — отвечает она, проводя пальцем по клавиатуре.

— Надеюсь, мы не потеряли слишком много материала.

— Знаю. Я ещё немного поработаю над заметками, потом спущусь, — говорит она, открывая чистый лист в блокноте. — На всякий случай.

Внезапный порыв ветра скрипит в стропилах и швыряет снег в окно. Кажется, будто буря трясёт дом, проверяя, насколько тот прочен. Один из кронштейнов водостока ломается, и кусок трубы взлетает и бьётся о флюгер.

— Этот шторм… — тихо произносит Бернард. — Он просто безумен.

— Я немного волнуюсь за Хьюго. Он сказал, что собирается вернуться домой сегодня.

— Надеюсь, он не поедет в такую погоду, — отвечает она, проверяя телефон.

Связи по‑прежнему нет, и даже номер экстренной службы не дозванивается.

Ещё один кусок водосточной трубы треском отрывается и с грохотом падает на крышу.

— Я разожгу печь, чтобы в спальне было тепло, — говорит Бернард. — И, наверное, придётся менять планы на ужин, если свет так и не включат.

Пара черепиц срывается и падает на промёрзший газон, разбиваясь при ударе.

— Всегда можем поджарить сосиски на огне, — предлагает она.

— Да, очень уютно. Пойду приготовлю картофельный салат.

Бернард подсвечивает себе путь фонариком в телефоне и спускается по лестнице.

Ветер свистит за углами дома, окна тревожно дребезжат.

Пламя свечи колышется, и Агнета замечает, как что-то блеснуло внутри шкафа «Ярсе». Маленький парящий нимб.

Она встаёт, берёт телефон и направляет свет на среднюю полку.

В самом дальнем углу, между краем полки и задней стенкой, застряла небольшая петля из потемневшего железа.

Агнета засовывает руку внутрь. Что бы это ни было, сначала оно кажется намертво прижатым, но стоит ей сдвинуть его в сторону, раздаётся тихий щелчок, и часть полки чуть‑чуть приподнимается.

Она тянет за петлю, и крышка неглубокого тайника откидывается.

В воздухе стоит запах старого дерева.

Внутри лежит тёмная картонная папка с чёрной лентой.

Агнета подавляет желание позвать Бернарда, понимая, что в папке могут быть ещё письма от матери Хьюго. Письма, которые он — по какой‑то причине — решил спрятать.

Она относит папку к столу, садится и ослабляет ленту, стянутую маленькой серебряной застёжкой в форме геральдической лилии.

Сверху лежит табель успеваемости Бернарда за девятый класс, рядом — сертификат по плаванию и фотография класса за первый.

Агнета подносит снимок к свече.

На фотографии юный Бернард в полосатой коричнево‑чёрной рубашке поло. Худенький, с пластырем на переносице и взъерошенными волосами. Он не смотрит в камеру, а смеётся над более высоким мальчиком рядом, который корчит рожу, прижимая язык к внутренней стороне нижней губы.

Агнета перелистывает документы о приёмных семьях, футбольные дипломы, рекомендательные письма с летних подработок, результаты школьных экзаменов, пока наконец не находит старую цветную фотографию с загнутыми уголками и диагональной складкой посередине.

Странное чувство охватывает её, когда она подносит снимок к свету.

На фото — блондинка в грязной майке, джинсах и рабочих перчатках стоит у мастерской. На вид около тридцати. Лицо решительное, взгляд пронзительный. В худых, мускулистых руках она держит тяжёлый гаечный ключ. Позади, на стене ветхого сарая, красная неоновая стрелка и надпись: «СЕРВИС — ТРАКТОР ФОРД».

На обороте чёрными чернилами выведено: «Моя бедная мама».

Следующая фотография — свадебная. Та же женщина, теперь улыбающаяся, в белом подвенечном платье. Рядом с ней — высокий мужчина с чёрными усами, в облегающем фраке.

Агнета ахает при виде следующего снимка, и её накрывает волна адреналина.

Бернарду на фото лет десять. Он стоит на галечном пляже под бледным небом, в плавках и чёрных ластах.

Он выглядит замёрзшим, плечи сгорблены.

На его жилистом торсе — шрам в форме стрелы, бугристый и красный, тянется от ключицы до пупка.

Тот самый шрам, который она когда‑то нащупала под волосами на его груди.

Она слышит шаги на лестнице, ведущей на чердак, и, дрожащими руками начиная складывать всё обратно в кучу, краем глаза замечает несколько детских автопортретов.

Мальчик в слезах. Мальчик с чёрным воздушным шариком. Мальчик со злой собакой — у всех на теле вниз указывает одинаковая стрелка.

Мальчик в гробу, мальчик на железнодорожных рельсах, а затем — только стрелы.

Сотни и сотни красных стрел, заполняющих лист за листом.

Агнета закрывает папку и кладёт её обратно в тайник.

Она захлопывает крышку, слышит щелчок защёлки и спешит к столу.

Сердце бешено колотится.

Пламя свечи тревожно вздрагивает от сквозняка, поднятого её движениями.

Бернард входит в кабинет, от его одежды тянет дымом.

— Я уже начал думать, что ты тут задремала, — говорит он.

— Нет. Я… — она обрывает себя, в панике вспоминая, что на торсах всех жертв были вырезаны незавершённые стрелы — такие же, как шрам у Бернарда в детстве. И как у него до сих пор.

— Привет? — он улыбается.

— Тебе удалось разжечь огонь? — спрашивает она, чувствуя, как кожу покрывает холодный пот.

— Конечно.

— Прекрасно.

— Ты, кажется, нервничаешь.

— Разве?

— О чём ты думаешь?

— Не знаю. Ни о чём.

— Может, это просто апокалиптическая буря? — говорит он.

— Хм, может быть.

Агнета отчаянно пытается найти рациональное объяснение тому, что только что увидела. Может быть, он — одна из первых жертв? Может, в детстве