Емельянов очнулся на склоне, у дерева. Мокрый, обессиленный – и без всякой крови на рубашке.

Не надо было долго думать, чтобы узнать Струковский сад. А там, через дорогу, ждала новая Набережная. Волга-матушка и бабушка, на чьей могиле он был только раз.

Кулаки сжались. Емельянов поднялся и пошел к дороге. Хватит. Добегался.

Он ждал новых галлюцинаций, чего угодно. Даже Щуку, что дельфином выпрыгнет из воды. Но этого не было. Зато была Наба – знакомая и незнакомая: без уймы закусочных и густого мясного духа, с аккуратными газонами и велодорожками. Емельянов оперся о чугунный бортик и ощутил влагу в глазах.

«Как же тут хорошо…»

Когда-то он возненавидел рыбалку. Дал себе слово, что больше никогда не притронется к снастям. Даже рыбу перестал есть. Но здесь, сейчас, Волга была спокойной, умиротворяющей. И где-то на ней, скрытый от всех на волшебном островке, лежал клад.

– По щучьему веленью… – прошептал Емельянов и осекся.

«Манчиха не хотела, чтобы ты это говорил. Она хотела, чтобы ты всего сам добился». А он…

Кровь и крики. Туман. А до этого – жестокость драки, неверие, скорбь…

Емельянов зажмурился – и увидел Машу. Машу в белом, воздушном, а рядом – баловня судьбы Королевича, которому нужны лишь ее деньги.

Когда-то и Емельянов считал себя баловнем. Везучим Емелей, что наконец выудил свою щуку.

«Дурак».

Но ветер нес запах реки, ласково гладил лицо. Блестели в далекой темноте монеты с самоцветами.

И мысль, сперва призрачная, вдруг шибанула, как боль от рака, цапнувшего палец.

Остров Щуки. Клад. Монеты и драгоценности.

«Я могу выкупить Машу. Могу спасти ее!»

Спасти от мужа, что не любит. Предложить клад, который изменит их жизни навеки.

Ведь это возможно, если снова попросить Щуку.

И если она его простит.

…Лодка плыла тихо, крадучись. Емеля орудовал веслами, слушая перекличку утренних птиц. Коряжник ждал, тая в себе несметные трофеи; из воды и тумана тянулись старые стволы, которые внизу, без сомнения, были одеты в плотные ракушечьи доспехи.

Емеля улыбался. Верил, что сегодня ему повезет. Что он обязательно поймает свою щуку. Волжского крокодила!

Все нужное было на месте: и поплавочная удочка, и ведро с мальками, и самодельный зевник от дяди Прохора, и остальное…

Как будет здорово, если он поймает ее! Так, как ловили много веков, по старинке, а не на крутой спиннинг.

Емеля знал, что щука не сдастся без боя: будет делать свечки, стараться уйти в глубину. Ничего, он справится. Лишь бы клюнула.

В дно лодки что-то стукнуло, и Емеля перестал улыбаться. Коряга? Проглядел?

Обернувшись, Емеля посмотрел на водную гладь. Все чисто.

«Показалось?»

Плеск у левого борта.

Емеля дернулся. Ничего и никого.

– Рыба это. Кто же еще? – бодрясь, усмехнулся Емеля и, доплыв до подходящего места, взял удочку.

Некоторое время он держал ее в руках, гордо глядя на плетеный шнур и поводок – друзей любого щукаря. Затем насадил живца и…

Заброс!

Потом пришло время ждать. Яркий поплавок едва заметно шевелился, отражая трепыхание малька. Скоро, очень скоро раненая рыбешка привлечет внимание хищника…

И хищник явился.

Резко дернувшись, поплавок ушел влево, на миг замер, а потом ринулся на дно.

«Подсекай!..»

Емеля вскинулся, задрав удилище. Щука – а это была, конечно же, крупная щука – стала яростно сопротивляться, пытаясь избавиться от крючка.

И ей это удалось.

– Твою ж ма-а-ать…

Щука успела обкусать карасика и скрыться. Кипя от злости, Емеля содрал с крючка останки живца и, размахнувшись, бросил в воду.

До ее поверхности оставалось около тридцати сантиметров, когда из реки выпрыгнуло это: гибкое, мшисто-бронзовое, с наростом-короной на голове. Распахнув клыкастую пасть, оно заглотило кровавый кусок и нырнуло, обдав Емелю водой.

Это была она. Та самая тварь, которую он вчера освободил.

Только теперь она была длиной в метр.

Туман будто сгустился. Мгновение спустя в дно лодки опять, точно пробуя на прочность, ткнулось что-то из воды. Словно Емеля плавал посреди Амазонки, полной пираний и крокодилов.

«Так, не ссы. Ну, рыба. Ну, мутант. Не съест же тебя? Ловим дальше».

Но Емеля понимал, что успокаивает себя, а руки предательски дрожали. А вдруг их много? Больших? Вдруг они…

«Ты в лодке. А плавать не собираешься, так? Ловим еще. А дома у дядь Прохора спросим».

Но когда Емеля, преодолев страх, решился на заброс, удочка едва не выпала из рук.

Потому что там, прямо у поверхности, в каком-то метре от лодки, плавала тварь с умными глазами. И смотрела на него.

А потом что-то резко, мощно ударило в лодку слева.

Лодка перевернулась, и Емеля полетел в воду, успев ужаснуться, что сейчас врежется прямо в тварь. Вода сомкнулась над головой, в зеленой полутьме сверкнула бронза, но он не успел всплыть к воздуху: нечто, ухватив за штанину, как настоящий крокодил, потянуло его вниз.

На дно.

Крик вырвался пузырями, водоросли облепили щиколотки и запястья. А после Емеля увидел ее.

Увидел и услышал.

«Ты спас сына…»

Кислород заканчивался, легкие горели, но зрение было удивительно четким. Оно показывало то, чего не могло быть: огромную рыбу с продолговатой мордой, укрытой чешуей размером с кулак мужчины, с короной, похожей на связку коротких коряг, и пастью, где могла поместиться целая семья.

«Щука. Из сказки. – Безумная мысль, порожденная угасающим разумом. – Щука… желания…»

Глаза-угли сузились, как в насмешке.

«Желания? Хорошо...»

Что-то чиркнуло по руке, и вода окрасилась алым: мелкая тварь, подобравшись к Емеле, содрала кожу на руке, а потом водоросли отпустили. Упругая сила, подхватив, швырнула мальчика из воды; рот его жадно хватанул воздух, а руки ударились о перевернутую обратно лодку.

Задрожав, Емеля кое-как забрался в нее и, упав на дно, потерял сознание.

В номере Королевича не было. Подумав, Емельянов спустился в ресторан и не прогадал: его соперник как раз доедал блюдо раков. Рядом, на треугольнике салфетки, конечно же, лежала ручка.

– Смотрите, кто явился!

Емельянов молча отодвинул стул и сел.

– Что, совесть взыграла? Решил узнать о переговорах? – презрительно спросил Королевич. – Да они бы провалились, если б не я. Ну ты учудил! А еще «сотрудник месяца»… Шизик, да? В роду психические были?

– У меня предложение, – хрипло сказал Емельянов.

– В смысле?

Емельянов подался вперед и, понизив голос, объяснил:

– Предлагаю сделку. Клад Степана Разина – за Машу.

– Чего-о?

– Двадцать лет назад, – начал Емельянов, давя в себе