Ему повезло, что тот, на кого он однажды поставил, кому верно служил десятилетиями, в одно прекрасное мгновение ушел на повышение в Москву, прямиком в Министерство внутренних дел, а когда освоился там, приобрел вес и значимость, вспомнил и о нем, на тот момент простом полковнике в Краснодарском УВД. И закрутилась долгоиграющая интрига согласований и утверждений, благодаря которой и состоялось в итоге его главное назначение в жизни. Стать начальником УВД, конечно, было счастьем. В рядах милиции служило более миллиона сотрудников. Миллион и еще почти сто тысяч. Такой вот ему выпал шанс, один из миллиона, такой вот счастливый лотерейный билет. Но и начальники УВД имелись разные, должность могла быть и полковничьей, но могла быть и генеральской. Все зависело от размеров областного центра, от штатного расписания, утверждаемого Москвой. Ему повезло вдвойне. Он и начальником УВД стал, и генерала получил. Не сразу, еще несколько лет подряд просто жил в своем рабочем кабинете, дневал и ночевал в нем. Его куратору в министерстве нужны были весомые результаты по области, нужны были настолько хорошие показатели, чтобы ни у кого в Москве не возникло сомнений, что его назначение было правильным и пора присваивать ему очередное звание.

Что изменилось в тот момент, когда он пришел в свое управление в генеральской форме? Да, собственно, ничего. Просто накатила такая усталость, словно на его плечи взвалили тюк со всеми бумагами, которые он написал за годы службы в милиции. Кругом все улыбались, поздравляли, в ответ он тоже улыбался, но как-то безрадостно, натужно. Он достиг цели, и эта цель оказалась фантомом. Ну, генерал, ну, погоны, ну, почет и уважение… Зато и страх безотчетный появился, что теперь только на пенсию, в запас, или на кладбище под залп карабинов. Он вдруг четко осознал, что все его силы были потрачены на этот самый карьерный рост, на ожидание чуда. Чудо свершилось, но чуда не было. А как жить?

Он грустил какое-то время, но грусть мгновенно слетела, когда однажды, 22 августа 1991 года, он в телефонной трубке услышал голос одного из заместителей министра внутренних дел Российской Федерации.

Только что были взяты под стражу члены ГКЧП, и там, черт его знает на каких верхах, решали, куда на первое время разместить высокопоставленных арестантов – в Москве, в этой большой деревне, где все продается и покупается, или в остальной России, где еще сохранилось представление об офицерской чести. Подковерная борьба завершилась в пользу МВД РФ, и уже оно решило, что ни Москва, ни ее область для этого непригодны. Выбрали область ближайшую, где имелся изолятор временного содержания в глухих болотистых местах, чтобы ни одна падла не надумала беспрепятственно, за взятку, проникнуть на особо охраняемую территорию и пронести какую-нибудь отраву. Борцы за социалистическое прошлое нужны были живыми и невредимыми, чтобы однажды оказаться в зале суда.

– Твоя задача – никого, слышишь, никого, кроме тех, кому я лично разрешу, к ним не пропускать, – нагоняло страху ответственное лицо, которое и само, судя по всему, было изрядно напугано. – Никого! Головой за это отвечаешь. Если произойдет какая накладка или, не дай бог, у кого из них заболит живот и его пробьет понос, я тебя посажу к ним рядом, в соседнюю камеру. Так что смотри!

Тут уж стало не до хандры. Он не просто начал смотреть сверху, из своего кабинета, на происходящее в ста километрах от него, он взял и переехал в тот самый райцентр, который тут же своей властью перевел практически на осадное положение. На улицах засновали вооруженные патрули, на въездах расположились посты милиции. Охрану изолятора, в который были доставлены обладатели громких фамилий, он усилил так, словно ждал нападения бронетанковой дивизии. Сам же занял КПП изолятора и всю неделю трудился простым охранником. Даже по нужде, и большой и малой, не отлучался. Ел только сухпай и ведрами пил растворимый кофе. Собственноручно, с автоматом наперевес, проверял документы у всех входящих сотрудников, лично лазил под все въезжающие служебные машины, впускал на допрос только тех московских следователей, кого дозволяло впускать министерство, и то после телефонного звонка, суть которого он записывал на магнитофон, чтобы потом не говорили, что он что-то сделал помимо воли министерства. А чтобы совсем обезопасить «постояльцев», подсадил к ним в камеры оперативников, которые днем должны были изображать арестованных предпринимателей, а ночью спать вполглаза, чтобы не допустить суицида подследственных.

Так и просуществовал почти неделю, пока «дорогих гостей» не решено было переправить в «Матросскую тишину», где за это время уже были созданы все условия для их содержания. Вот тогда-то и подошел к нему молодой еще оперативник и спросил, что ему делать с золотой пуговицей.

– Какой пуговицей? Ты о чем? – все никак не мог взять в толк начальник УВД.

– Видите ли, товарищ генерал, ее мне министр обороны СССР Маршал Советского Союза Дмитрий Тимофеевич Язов, с которым я в одной камере был, дал. Перед отправкой он ее оторвал с кителя и мне сунул. На добрую память, сказал. Мне ее куда сдать?

– Как твоя фамилия, боец?

– Милицин.

– А ну-ка покажи.

Пуговица была золотой, тяжелой, с гербом СССР. Генерал ее повертел в руках, подбросил в воздух и вернул Милицину:

– Оставь себе, сынок. Раз маршал сказал – на добрую память, на добрую память и оставь. Только никому об этом больше не говори. Иначе и у тебя, и у меня, а может быть, и у маршала будут дополнительные проблемы.

Эх, кажется, что это было вчера, а ведь прошло уже несколько лет!

Было воскресенье, когда он, плюнув на все дела, впервые ехал за рулем своих стареньких «Жигулей» куда-то к черту на кулички, на встречу со своим школьным товарищем, который, как и он, когда-то волею судеб оказался в этой же области, стиснутой двумя столицами. В четыре утра, перед тем как выйти из квартиры, он долго выбирал, что надеть, куртку или пальто. Решил, что для однодневного путешествия лучше подойдет куртка. Вдруг удастся пару часов