– Ты всегда такая… напряжённая? – спросил он, зафиксировав пальцами её запястье. Тёплая, мягкая кожа под его ладонью вдруг показалась невероятно уязвимой.

Вера не сразу нашлась с ответом, но не попыталась вырваться:

– Просто не люблю, когда меня ставят в тупик. Я должна контролировать процесс.

Он слегка усилил хватку, медленно поворачивая её запястье так, чтобы она сама увидела – теперь процесс контролирует он.

– Иногда нужно довериться, – сказал Гриша, проводя пальцем вдоль внутренней стороны её руки. – Хотя бы ради эксперимента.

Она тихо выдохнула – звук больше походил на жалобу, чем на одобрение, но сопротивления не последовало.

– Серьёзно, – сказала Вера чуть тише, – я сегодня столько раз хотела просто исчезнуть, чтобы не пришлось опять объяснять свои поступки.

– Сегодня у тебя новый напарник, – он улыбнулся, чуть приблизившись. – Можешь позволить себе минуту слабости.

Вера попыталась отвести взгляд, но он перехватил её лицо и мягко, но настойчиво повернул к себе. Их губы соприкоснулись – сначала осторожно, почти формально, но через пару секунд она разжала зубы, впустила его язык, и вся её сдержанность рассыпалась на крошки.

Гриша почувствовал, как её тело сразу становится гибче, она обхватывает его за шею и почти висит на нём. Он быстро – на грани грубости – прижал её к стеллажу, так что коробки с украшениями жалобно скрипнули под её спиной. Вера не сопротивлялась, наоборот – она выгнулась вперёд, отвечая на его поцелуи с жадностью, в которой не было ни грамма кокетства.

Он поднял обе её руки, прижал запястья к стене и зафиксировал их одной ладонью: для него это был ритуал контроля, для неё – шок и облегчение одновременно. Она была в его власти, но в этот момент это было не про страх, а про жадную, почти инстинктивную радость быть нужной хотя бы кому-то.

– Я наблюдал за тобой весь день, – тихо сказал он, чуть сжав её руки. – Ты как бомба с отсроченным взрывателем. Просто жду, когда сработаешь.

Вера судорожно вздохнула, и на секунду его хватка ослабла. Она воспользовалась этим не чтобы сбежать, а чтобы обхватить его за талию и притянуть ближе, будто боялась, что он исчезнет первым. Её ногти вонзились ему в спину сквозь тонкую ткань, она куснула его за губу – и тут же инстинктивно извинилась взглядом, как будто боялась, что за это накажут.

Он провёл рукой по её шее, замедленно, с каким-то ледяным расчетом, а потом резко притянул к себе, впечатываясь губами в её ключицу. Она вздрогнула от боли, но не отстранилась; он видел по её лицу – это был правильный ход.

– Ты уверена? – прошептал он ей на ухо.

Вера зажмурилась и кивнула, чуть повернув голову, чтобы снова почувствовать его дыхание.

– Да, – сказала она. – Я давно ничего не хотела сильнее.

Григорий не церемонился, не оттягивал момент ради романтики или лишних слов; он крепко прижал Веру к стене, одной рукой удерживая её тонкое запястье, другой быстро и ловко раздвигая края узкой юбки. Она не сопротивлялась – наоборот, сама помогла ему, цепляясь за его плечи, впиваясь ногтями в кожу сквозь тонкую ткань рубашки. Она резко втянула воздух, когда он наклонился, и зубами, хищно, как дикий зверь, укусил её за ухо, а потом ими же оставил на шее едва заметный след.

Он дёрнул за резинку её трусиков, с лёгкостью стянул их вниз, обнажив бледную, почти прозрачную кожу. Его собственные джинсы оказались на полу. Всё происходило быстро, без ненужной суеты, как будто это не первый их раз, а какой-то заранее отрепетированный ритуал.

Странно, но в этот момент Вера не выглядела испуганной или смущённой – скорее, обретённой. Она глубоко выдохнула, когда он, не спрашивая разрешения, обхватил её за талию и поднял, прижимая к холодной бетонной стене подсобки. Её тело будто само подстроилось под него, ноги обвили его бедра, и он резко, без прелюдий, вошёл в неё.

Вера вскрикнула: в этом звуке было и облегчение, и ошеломление, и первобытное "наконец-то". Она уткнулась лбом ему в плечо, хватая воздух и цепляясь за его шею, будто боялась упустить этот миг или упасть в пропасть. Её пальцы дрожали, но не от страха, а от того, что давно не чувствовала себя настолько живой.

Григорий двигался с упрямой решимостью, будто хотел сразу доказать – между ними не может быть обычных правил, только те, которые они сейчас придумывают на ходу. Он ловил каждую её реакцию, каждый вздох, каждое дрожание. Когда она пыталась сдержать стон, он намеренно усиливал темп, заставляя её забыть о необходимости быть тихой или правильной. Каждый удар его тела о её, каждый новый рывок нарушал стерильную тишину подсобки, делая прежние тревоги бессмысленными.

Вера цепляла его зубами за шею, и, когда он слегка придушил её, прижав к стене ладонью, она только сильнее сжала его ногами. В этот момент он понял: в ней не было никакой ломкости или нежности – только голое, откровенное желание почувствовать себя нужной и желанной до предела. Он сжал её бедра так, что наверняка останутся синяки, но она, кажется, только этого и хотела.

Теперь они двигались как единое существо: он держал её крепко, почти до синяков, а она не пыталась быть деликатной. Их тела жадно искали друг друга, под одеждой скапливалось электричество, в воздухе повисла такая концентрация похоти, что стало тяжело дышать.

Он чуть ослабил хватку, позволяя ей опустить руки, но та не спешила вырываться – наоборот, будто искала новые точки опоры. Она цеплялась за него, как за последний шанс на искупление, и он впервые за день почувствовал себя не только в роли наблюдателя, но и двигателя процесса.

Они слились в поцелуе, который уже не был игрой – это было что-то похожее на ритуал взаимного уничтожения. Он скользил ладонью по её талии, засовывал пальцы под резинку юбки, чувствуя, как кожа под ней нагревается быстрее, чем воздух в подсобке. Вера тяжело дышала, шептала что-то неразборчивое ему на ухо, а потом вдруг притихла, будто бы испугавшись собственной откровенности.

– Я не хочу, чтобы это было только сейчас, – сказала она.

Он провёл по её щеке тыльной стороной ладони:

– У тебя будет столько "сейчас", сколько ты захочешь.

Вера улыбнулась, и в её улыбке была одновременно благодарность и капля недоверия: она понимала, что этот человек может обмануть, но прямо сейчас это не имело значения.

Он снова впился в неё, теперь уже грубее, без остаточных сантиментов. Схватил за волосы, потянул