спросил Гриша не без опасения в голосе.
– Ой, ей лучше знать, какой-то новомодный медикамент, но она больше одного глотка обещала не давать. – Хоть Соня и пыталась выглядеть беспечной, Гриша все же усмотрел в радужках ее глаз тревогу.
Пока Соня с Даниловым перешептывались, Бриедис и Даша вовсю обсуждали детали дела.
– … Соня пряталась под лестницей, – говорила с серьезным видом Финкельштейн, – она мне об этом рассказывала, да, Сонечка? Значит, в то время ваш злодейски настроенный помощник явился убивать нашего учителя истории? Все-таки как же Камилла успела передать револьвер?
– Нет, Камилла Ипполитовна передала ему лишь то, что Соня написала в своем дневнике, – отвечал пристав, с легкостью обсуждая тайны полицейского дела с новой знакомой так, будто сидел за чашкой чая в ее гостиной, – про ликвор Данилова и мой револьвер. А Гурко залез в мой сейф. Все-таки какое облегчение, что эти два предмета – голова Данилова и дуло «смит-вессона» – так и не повстречались.
Оба весело расхохотались. Такое явление, как смеющийся Бриедис, Данилов вообще видел впервые.
Вошел кондуктор, Гриша подал свой билет и билет Арсения, поскольку тот, не отрываясь, продолжал смотреть на Дашу и говорить с ней, прихода железнодорожного служащего он не заметил вовсе.
Поезд сделал остановку в Рингмундгофе, Бриедис поднялся, внезапно ощутив приступ какой-то неестественной подвижности, отправился дышать воздухом, Даша последовала за ним, сделав за спиной обеспокоенной Соне знак, что все идет по плану.
Когда они ушли, Каплан внезапно скривилась, будто долго терпела зубную боль, спрятала лицо в ладонях и, чего Данилов совершенно не ожидал, простонала:
– Я поступила дурно, явившись сюда и приведя Дашу. Я не могу быть, как она… она такая прямо взрослая!
Потом зло раскрыла ридикюль, принявшись что-то искать.
– А на самом деле она просто… ужасно невоспитанная, ее папенька избаловал, а маменьки, которая бы не позволила ей стать вот такой командиршей, у нее нет. Теперь что вышло? Сеня от нее влюбленных глаз не отводит. Что собачонка смотрит. А как они беседуют! Сеня со мной так никогда не разговаривает, вечно отталкивает… – Соня не выдержала и громко разрыдалась в платок.
Данилов, пребывая в изумлении, на минуту растерялся, но все же скоро сообразил осторожно погладить ее по плечу.
– Не плачьте, Соня, ведь вы сами сказали, что к приезду это у него пройдет. Пройдет, конечно! У него смотрите что с глазами делается, я его таким никогда не видел. Ведь почему он с вами не говорит? Потому что не может! Голову теряет. Влюблен до умопомрачения, – утешал Данилов. – А ваше упрямое желание принять участие в этом опасном деле делает его самым несчастным человеком на свете. Видели бы вы его лицо, когда сегодня убежали к Бастионной горке. Он так страдал.
– Правда? – возя платком под мокрым носом, спросила Соня.
– Истинная правда. И скорее вытирайте ваши слезы, не нужно раскисать, когда одержали первую победу. Да и Синие сосны уже через станцию.
Когда вся компания спустилась на перрон железнодорожной станции Кокенгаузен, последний луч света блеснул на далекой макушке холма Гайзиньш и исчез, погрузив все кругом в сумерки.
Четыре замерших фигуры стояли у края перрона, с тревогой вглядываясь в неподвижную темную глушь и не делая ни шага от теплого и уютного вагона, в купе которого было тихо и безопасно. Ветер налетал порывами – холодный, неприятный, приносил запах тины с реки, из леса доносились крики одиноких ночных птиц. Глухим и надрывным отзвуком долетал вместе с ветром перезвон колоколов с церкви Св. Петра и Павла. Соня потянулась было к локтю Арсения, но вовремя себя остановила. Данилов заметил это и подал ей руку.
В это мгновение на станции по одному стали зажигать фонари. Здесь еще не провели электричества, по старинке светили газом. Неспешный фонарщик со стремянкой обошел все четыре фонаря, засветив их. Навстречу прибывшим вышел железнодорожный работник, за ним – три урядника в летних кителях.
– Вы участковый пристав из Риги? – спросил по-русски один из них, обращаясь к Бриедису. Тот вышел на шаг вперед, верно, уже начиная приходить в себя после странного Дашиного лекарства, и представился.
– Из поместья Синие сосны вчера прибыл неизвестный с ножевым ранением. Умер, ничего не успев сообщить.
У урядников нашелся фонарь, они были вооружены берданками и выглядели крепкими, бравыми парнями. Оглядели недоверчиво двух дам, однако, ничего не сказав, предложили идти.
Быстро и молча отряд пересек парк Левенштернов, завернул к реке и принялся спускаться к воротам. Луч фонаря, покачивающегося в руке одного из урядников, выхватывал из кромешной темноты, пахшей сырой рыбой из-за близости реки, круги чернеющих камней, кустов, крестов и могил, раз блеснули глаза какого-то ночного зверька. Данилов вел под руку Соню. В ушах стоял звук шагов по гравию пополам с громкими ударами сердца и собственным тяжелым дыханием. Перед ними бодрым шагом шли Бриедис, Даша и второй урядник. Шествие замыкал третий. Скользящий луч остановился на черной пасти распахнутых настежь ворот. С края створки, ухнув, слетела сипуха, пойманная лучом света. Гравий смолк, а сердце зашлось еще громче.
– У них, кажись, собаки были, – вспомнил урядник, что шел с Бриедисом.
– Пинчеры, – подсказала Соня.
– Значит, те псы, которых вчера подстрелили неподалеку от лютеранской церкви, – это были отсюдова? – заключил второй. – Взбесились, бросались на людей.
Бриедис вынул «смит-вессон», двое урядников взвели курки своих винтовок, вскинув их к плечам, третий выше поднял фонарь. Первыми пошли они, следом двинулся Данилов, встав между девушками и мысленно перебирая способы, как действовать в случае опасности.
Пройдя через сосновую рощу, они встали у беседки, в которой, вероятно, Соня пила чай, воображая себя Алисой в гостях у Шляпника. Хорошо выстриженную лужайку и беседку в благоухающих цветах клематиса окружала стена многовековых высоких сосен, таких темных, что они напоминали заросли гигантского чертополоха из сказки про Спящую красавицу. От сосновой стены веяло ледяной, почти могильной прохладой.
– Где-то есть вход в аллею, что ведет к дому, – тихо сказала Соня, превозмогая дрожь.
Урядник заскользил фонарем по ряду хвойных деревьев, усаженных близко друг к другу. Ветки образовывали непробиваемые стены. Но просвет был. Бриедис со «смит-вессоном» в руках двинулся вперед и вскоре исчез в темноте. Данилов почувствовал, как взволновалась и ускорила шаг Соня, боясь потерять своего пристава из виду.
Аллея перед домом имела длину чуть ли не в тысячу лье и долго, будто заколдованная, не желала кончаться. Отряд осторожно похрустывал желтыми иглами, их под ногами оказалось не счесть. Пахло кладбищем. Темнота заставляла воображение работать с двойным усилием. Гриша боялся сдаться первым и закричать, едва наперерез выскочит