Он продолжал вертеть ее в своих сильных руках, заставляя полностью потерять контроль. Она извивалась в его руках и стонала от прикосновений его губ. Его блуждающий горячий язык лишил ее способности говорить… Но это не было нужным. Он сам направлял ее, и она беспрекословно следовала за ним. При свете луны казалось, что вся ее тайна была в ее длинных черных, раскиданных на постели волосах. Ее высокая, упругая грудь вздымалась при дыхании, что еще более будоражило.

Она притянула его к себе и тихо прошептала ему несколько слов на ухо. Она была готова продолжать, ведь он еще не начинал…

Ее долгое, томительное ожидание было прервано им словно горящей стрелой, пронзившей ее неожиданно и резко, заполнив ее влажное лоно до предела. Она уперлась руками ему в грудь, чтобы немного притормозить его нешуточный темп, но было поздно. Немец, казалось, слетел с катушек. Какое-то время он совершенно не слышал ее, превратившись в голодного, ненасытного зверя. Он любил ее снова и снова. А она громко стонала и просила еще и еще. Чертова баба… Она просто сводила его с ума до утра своим аппетитным телом, с которым ему было позволено делать все что угодно.

На следующее утро им предстояло уезжать. Вишня стояла на мостике и задумчиво смотрела на тихую гладь озера, между пальцами дымилась сигарета.

Женька принес две большие кружки, в которых дымился горячий ароматный кофе, и поставил их на лавочку. Затем он подошел к ней и, обняв сзади, поцеловал в шею.

– Я не хочу уезжать, – положила она голову ему на плечо.

– Мы всегда можем вернуться.

– При нашей жизни разве что, если кого-то опять подстрелят, – саркастически фыркнула она.

– Типун тебе на язык. Кофе пей, остынет, – оторвался он от нее, и, подхватив с лавочки кружку, протянул ей.

Вишня была и рада. Ведь когда пьешь, то можно ничего не говорить. А сказать ей хотелось многое. У нее было много вопросов к Женьке, возникших от ее собственных страхов. Да что там, она была просто в ужасе от мыслей, что им придется расстаться, что больше они могут и не увидеться. Она словно до сих пор ощущала его прикосновения на своем чувствительном, жарком, нуждающемся в любви и мужской ласке теле. Он еще не уехал, а у нее уже началась ломка.

– Ты всегда по утрам такая молчаливая? – весело спросил Женька, довольный всем, что произошло, и абсолютно не имевший никаких других мыслей.

Она пожала плечами, отпила большой глоток, ошпарив при этом небо, но вида не подала, лишь мило улыбнулась и отвела свой взгляд.

«Вот вляпалась, – подумала она. – Лучше никуда не ехать, а просто взять и утопиться в этом озере».

– Да что с тобой? – уловил ее настроение Женька. – Что-то не так? Говори, вишневая моя, – ласково сказал он, как обычно, широко улыбаясь.

– Все в порядке. Поехали, – холодно сказала она и, развернувшись на девяносто градусов, быстрым шагом пошла в сторону дома.

– А ну подожди! – в два прыжка догнал ее Женька и схватил за руку. – Что за закидоны, Вишня?! Вчера стонала «еще, еще», а с утра словно ледяная.

– Женя, поехали домой. Повеселились – и хватит.

Он стоял в растерянности.

– Что значит хватит?

– Слушай, трахнулись, все было отлично. Что еще тебе надо? – сверкнула она глазами. – Ведь ты для этого сюда меня привез. Можешь больше не любезничать. Поехали.

– Тебя что, какой-то особенный комар за жопу ночью укусил? – Женька убрал от нее руки и скрестил их на груди.

– Никто меня не кусал. Просто я, так же, как и ты, понимаю, что произошедшее уже не вернуть и не отмотать назад, словно пленку на кассете. Ты получил то, что хотел!

– Но ведь ты этого тоже хотела! – обалдело смотрел он на нее.

– Ты… ты… Не понимаешь! – задыхаясь, выпалила она.

– Твою ж мать, так объясни нормально! – стукнул он себя в грудь кулаком. – Что не так?

– Женька… – заглянула она в его карие глаза. – Проблема в том, что все так… Все слишком хорошо. Настолько хорошо, что страшно!

– Тьфу ты, Вишня! Дура! – схватил он ее и прижал к своей широкой груди. – Я сам не думал, что может быть так хорошо. Ты думаешь, мне не страшно отвозить тебя сейчас домой и возвращаться в свою квартиру, в эти серые будни, после того фейерверка чувств, которые я испытал с тобой? – выдал он на одном дыхании.

– Женька, лучше сдохнуть… Лучше бы я не знала, что так бывает….

– Замолчи, – накрыл он ее рот поцелуем и повалил на грядку, стягивая с нее летние шортики. Ловко подвернув ее под себя, он поставил ее на четвереньки и овладел ей.

Позже, отряхиваясь, Вишня хохотала во весь голос:

– М-да… Немец… всякое бывало, но чтобы прямо на грядке!

Он посмотрел на нее с обожанием и подмигнул:

– С тобой везде готов, везде!

* * *

Остановив свой внедорожник около ее дома, он потянулся к бардачку и достал оттуда маленький черный тканевый мешочек.

– Это тебе, – протянул он его ей.

– Что это? – Она вытряхнула себе на ладонь из мешочка круглый медальон из золота в виде солнца, отделанный бриллиантами, на тонкой цепочке.

– Купил для тебя. Уже после развода… Приходил в ресторан «Фортуны», ждал тебя как дурак после выступлений, а ты все не возвращалась в зал, как это делала обычно. В гримерку к тебе теперь не пробраться, после того как Вару убили, в служебное помещение просто так не зайти. В итоге пришлось за тобой проследить, увидел, что ты сваливаешь через заднюю дверь здания. Решил, что бежишь от меня, общаться не хочешь.

– Не хотела. И правда сбегала, – сжала она медальон в ладони. – Прости.

– Больше так не делай. Ладно? – коснулся он ее щеки своей рукой.

Она прильнула напоследок к его губам, оставляя на них сладкий отпечаток и совершенно не замечая пару любопытных глаз, следящих за происходящим в машине из соседнего подъезда.

Немец

Август

Артём Пьянзин деньги Немцу передал лично, понимая, что ментов ему, бывшему уголовнику, привлекать не стоит. Оружие у его охранника, из которого подстрелили Валеру, было не зарегистрированным. Лицензии на него не имелось.