— Маловаты вы возрастом жизни меня учить, — насупился Айсбергов.

— Может быть. Но будет некрасиво, если мне придётся пойти к тем, кто по должности имеет право учить вас работе. Давайте оставим этот случай между нами, и вы просто это учтёте.

Не дав втянуть себя в дальнейший диалог, Глафира развернулась и пошла нагонять свидетельницу.

Битый час Польская с Архаровым по кусочкам восстанавливали вчерашний день немногословной и испуганной посетительницы и наконец, записав все контакты, с чистой совестью отправили её домой. Но на пороге она повернулась и спросила:

— А если муж вернётся, вам позвонить?

Глафира и Артём переглянулись, и Архаров утвердительно кивнул, прежде чем Глаша, уставшая составлять пазлы из бестолковой речи свидетельницы, что-нибудь съязвила.

— Люди какие-то полубезумные пошли, — наливая себе кофе, сказала Глафира.

— Не бери в голову, она просто напугана, — вздохнул Архаров и покосился на зазвонивший телефон внутренней связи. — Кто бы это мог быть?

— Не поверишь, — улыбнулась Глаша, — кто-то из здания. Алло? — сказала Польская и побледнела.

Когда Глафира повесила трубку, то несколько секунд просто смотрела в пол и ничего не слышала, потом она вышла из оцепенения, прошла в кабинет к Лисицыной и, остановившись на пороге, сказала:

— Сейчас по внутренней связи звонил Игрок. Он сказал, что оставит в живых дочь Кононова, если кто-то из известных блогеров возьмёт у него интервью и будет его показывать в реальном времени.

Глава 8

Тишина была такой плотной, что, казалось, её можно резать ножом. Последнее событие быстро собрало всех на работе, и сейчас люди сидели молча, буравили взглядом стены и пытались понять, что делать дальше, пока в общий кабинет не вошёл Кирилл.

— Ну что? — пытливо посмотрела на него Лисицына.

— Ребята все кабели прозвонили, я даже Колю вызвал, а он дока в этом, но ничего не нашли. Камеры не зафиксировали, чтобы кто-то чужой заходил.

— Но звонок был сделан по внутренней связи, — развела руками Глаша.

— Ещё раз дословно, что он сказал? — не поднимая глаз от созерцания столешницы, спросил Стас.

— Да сколько можно, — неярко вспылила Глаша и устало вздохнула: «Милые дамы, это я. Я решил, что категорически нечестно наше общее дело оставлять сугубо конфиденциальным. И я хочу предложить обмен: вы находите известного блогера, который берёт у меня интервью, а я содействую тому, чтобы дочь Кононова вернулась к горюющим родителям. Я свяжусь с вами чуть позже и, чтобы интрига сохранялась, не буду уточнять время, но к этому моменту у вас должен быть готовый кандидат. Дальнейшие действия я сообщу». Примерно как-то так. Точнее я не вспомню.

— Меня строчка про содействие беспокоит. Он не сказал, что она у него, — постукивая пальцами по столу, проговорил Визгликов.

Телефон на столе снова ожил, и Глафира, нервно глянув на него, подняла трубку.

— Здравствуйте, — прозвучал скучающий незнакомый голос, — это из морга Лодейнопольского района. У меня тут ваш следователь Краснов.

— В смысле, у вас там? — осторожно переспросила Глаша.

— Политического убежища попросил, — таким же бесцветным голосом отозвался мужчина. — Ну у нас он, здесь. Что непонятно-то? То в обморок падает, то блюёт. Мы как-то уже порядком утомились, у вас кого-нибудь более стойкого нету? А то он за два дня уже всю нервную систему наружу вывернул. И нам, и себе.

— А что он так долго у вас делает? — пытаясь понять происходящее, спросила Польская.

— Опрос пытается провести. Мы уже во двор готовы выходить и там опрашиваться. Вроде и стол ему дали, табуретку, и всё так весело пошло, но тут за телами родственники приехали. Я отвлёкся, этот бряк, и снова валяется, только в этот раз голову расшиб. А так как он боится ещё и вида крови, то всё совсем печально. Заберите его, пожалуйста.

— Так, может, он просто домой уже поедет?

— А вы думаете, мы его силой здесь держим? — тускло спросил мужчина. — Мы пробовали его отправить, но он сказал, что пока по пропавшему телу не опросит, не уедет. Нет, меня, конечно, восхищает его настойчивость и преданность делу, но у нас тоже есть дела.

— Стоп, — чуть повысила тон Глаша. — У вас в морге пропало тело? Женский труп?

— Да. Примерно с месяц назад. Да мы с ним уже с грехом пополам выяснили, что это тело теперь у вас в расчленёнке всплыло.

— Понятно. Диктуйте адрес, сейчас к вам приедет оперативный сотрудник.

— Девушка, я адрес-то продиктую, но вот до ночи ждать его точно не буду. У меня, кроме работы и общения с вашими коллегами, есть жизнь. Мы начинаем работать с восьми, так что завтра милости просим. А товарища вашего сейчас снова отвезём на постой в гостиницу.

— Хорошо. Спасибо.

— Надеюсь, тот, кто приедет, будет вменяемый?

— Более чем, — утвердительно сказала Глафира и, повесив трубку, оглядела присутствующих. — Если кратко, то Краснов нашёл морг, откуда выкрали первый труп, обнаруженный Кононовым.

— Я полагаю, есть более развёрнутая версия? — катая по столу ручку, спросил Визгликов.

— Ну да, там Краснов жёсткое представление устроил, так что нужно кому-то срочно выдвигаться туда. Они с восьми утра работают, желательно уже быть там. На электричке часа три ехать.

— Два сорок пять, — сказал Латунин, не отрываясь от экрана телефона. — Я как самый бесполезный оперативный сотрудник в оперативных действиях, хотел бы вызваться поехать. Сил нет высиживать в кабинете, а там вроде ничего такого со стрельбой и погонями не предвидится.

— Хорошо, Рома, езжай, — покивала Анна. — В принципе, ты уже можешь домой идти, всё равно ничего не высидим. Будь только на связи.

Латунин, подхватив куртку, вышел из кабинета, а Лисицына, оглядев приунывший коллектив, проговорила:

— Именно этого он и добивается. Дезориентация в оперативном и информационном пространстве. Он нас отвлекает и пытается запугать. Я понимаю, нервы у всех не железные, но всё-таки сейчас нужно отодвинуть в сторону все эмоции и оставить только голый профессионализм и холодный рассудок.

— Анна Михайловна, вы очень быстро говорите, — воззрился на неё Визгликов, — я не успеваю рисовать транспаранты.

— Какие транспаранты? — не поняла Лисицына.

— Ну речь такая объёмная и задорная, прямо как с трибуны, руки так и тянутся взять какой-нибудь плакат и идти на демонстрацию.

— Стас, тебе смешно?

— Нет. Но если я сейчас плакать начну, то Миша Кононов может не дождаться своей дочери, а самое поганое то, что девочка сейчас где-то сидит одна в коконе страха, а мы здесь гадаем, хватит ли у нас нервной ткани всё это пережить. Уважаемая Анна Михайловна, нам всё уже было сказано,