– Да, но что…

– Сколько раз мне это повторять? Все будет хорошо, если вы сделаете то, что я сказал. Доверьтесь мне – или нам всем крышка. Вот ключ от машины. Когда доберетесь до Шартра, найдите британское консульство и оставайтесь там, пока не получите от меня весточку. Я задержусь здесь ненадолго. Не спорьте, говорю вам! Дайте мне две минуты, чтобы сойти вниз и скрыться из виду, а потом спускайтесь сами.

Я заметил, что в галерее снаружи темно. Г. М. подмигнул, и на его лице появилось что-то вроде ободряющей улыбки. Затем дверь закрылась.

– Приготовься, дорогая, – сказал я. – Двух минут нам хватит. Что бы там ни было, говорил он серьезно.

Эвелин побледнела, но кивнула.

– Если шеф… если мы сможем как-то их одурачить!.. – произнесла она с пылом и сжала руки. – Мы можем положиться на Г. М. Я не знаю, что он делает, но держу пари – сейчас он выкинет свой последний трюк. Они не смогут остановить нас сейчас, нет, не смогут!

– Осталась еще минута.

Она невозмутимо закрыла окно и задула лампы. Я поцеловал ее, мы улыбнулись друг другу, а потом вышли в галерею.

Мы двигались бесшумно, так как шли по ковровой дорожке. В нижнем холле горел свет. Самым сложным этапом побега был спуск по лестнице, не застеленной ковром. Но ступени не скрипели, и можно было двигаться неслышно, если соблюдать осторожность. Я различал в тишине лишь учащенное дыхание Эвелин. Мы оба инстинктивно попятились, когда вышли на освещенное пространство наверху лестницы. В нижнем холле, устланном красным ковром, никого не было. Если бы нам удалось спуститься к колоннам, которые отбрасывали тени в направлении входной двери, мы сумели бы добраться до нее незамеченными.

Когда вы куда-то крадетесь, то хуже всего бывает момент, который предшествует соприкосновению стопы с твердой поверхностью. Именно он определяет следующий шаг. Ваш пульс становится реже и снова учащается, когда вы делаете это движение. Казалось, оно занимает чересчур много времени. Неожиданно Эвелин споткнулась, и мы замерли на лестничной площадке, готовые пригнуться, если услышим шум. Но его не последовало. Мы добрались до последнего марша и наконец оказались в благодатной тени. Осталось совсем немного! Еще десять шагов, а затем дверь. Теперь мы были на ковре и двигались быстрее.

– Поняла! – выдохнула Эвелин. – Мы сможем убежать, как только выйдем из замка. Мы…

Оглушительный стук железного молотка по входной двери заставил нас окаменеть. Мы застыли как вкопанные, словно этот шум возвещал о конце света. Прогремел сердитый окрик. Затем дверь распахнулась. В дверном проеме, сняв шляпу и хлопая ею по непромокаемому плащу, стоял настоящий Харви Драммонд.

Эхо ударов в дверь еще не затихло, пока мы, застыв на месте, смотрели друг на друга.

Потом наступила тишина.

Человек, с которым мы сыграли дурную шутку на дороге, ведущей в Леве, закоренелый фанфарон и забияка, единственный и неповторимый мистер Крутой Парень, не выбирающий выражений и не заботящийся о своих манерах. Рука, в которой он держал шляпу, замерла, и он перестал похлопывать ею по плащу. Мясистое лицо с тяжелой челюстью, на котором поблескивали маленькие глазки, расплылось в улыбке.

– Боже мой, – прошептал он, – наконец-то я до тебя добрался. – Его улыбка сделалась еще шире, но выражение крохотных глазок не изменилось. – Я ждал всю ночь, чтобы зайти и повидаться с вами, мистер Фламан, импортер чая. Мы отправим вас в тюрьму так быстро, что вы и оглянуться не успеете. Да, полицейские уже здесь. Но прежде чем передать им вожделенный приз, я отведу душу, превратив тебя в месиво. Ты будешь выглядеть похуже кучи гнилых фруктов. Ну что, Фламан, импортер чая, смекаешь?

Дело было не только в Драммонде. На меня обрушилось все сразу. Это была кульминация ночи неудач и недоразумений, когда раз за разом в последний миг события выходили из-под контроля самым издевательским образом. Вот что это было такое. По какой-то причине все злые насмешки судьбы сосредоточились в этом человеке. Разделаться с ним стало вопросом самоуважения. Бывают такие моменты, когда в голове твоей взрывается бомба и вселенная раскалывается от ненависти. А потому я приветствовал его как брата, радостным возгласом.

– Сделаешь это прямо сейчас? – спросил я. – Давай, ублюдок! Посмотрим, так ли ты хорош, как говоришь.

При обычном ходе вещей я, вероятно, не смог бы противостоять ему и двух минут. Но этот тип был таким же чокнутым, как и я, позабыл все, что, должно быть, знал. Дурень хищно раскрыл свою пасть, пытаясь ухватить меня за ворот. И когда он бросился на меня, я сделал шаг назад и встретил его ударом слева в зубы.

Это было все равно, что съездить кулаком по цементу. Но цемент треснул, раскрошился, и я увидел, как кровь потекла из его челюсти там, где он лишился выбитых зубов. Случилось это как раз перед тем, как его кулак влетел мне в физиономию, между глазом и скулой. Очертания светильников и его гнусной рожи потеряли четкость. Передо мной плавало сразу несколько его образин, двигавшихся беззвучно, хотя окровавленный рот, казалось, что-то выкрикивал. Ни один из нас не пытался прикрываться от ударов. В любом случае я забыл, чему меня когда-либо учили, и все, чего мне хотелось, – это убить его. Я почувствовал, как его кулак врезался в меня, хотя почти не ощутил боли, и нанес ответный удар правой, а затем снова левой – прямо в красную отметину. Что-то въехало мне под ложечку. Нас закрутило, как будто от его удара мы оба поднялись в воздух. Наши ноги переплелись, и я молотил по нему кулаками, как по мешку с песком, который продолжал лупцевать меня по лицу…

Потом он плясал передо мной, пританцовывал или прыгал, и огни на колоннах кружились вместе с ним. Теперь я слышал, как он что-то бормочет, но красная отметина, алое пятно у него под его носом, притягивала мои удары. Затем он, казалось, поплыл, точно птица, парящая над гнездом. Его левая опустилась и въехала мне в живот. Но его ноги, должно быть, подогнулись, потому что его правая резко поднялась и оглушила меня ударом в ухо.

Я ответил сильным хуком, пришедшимся в его поджатую челюсть, и мы, сжав друг друга в тесных объятиях, ударились о колонну.