– Наглая ложь! – не сдержался Блайстон.

– В конце концов, сынок, – кротко заметил Г. М., – она его жена.

– Теперь уже нет. Скорее, вдова, – ответил тот, но вдруг сообразил, что рядом дочь, и поправил себя, добавив, что это не имеет значения.

Г. М. смерил его внимательным взглядом:

– Хочу напомнить тебе, сынок, будь осторожен. Ты играешь с огнем. Связался с самыми, пожалуй, ловкими мошенниками во всей Англии. Миссис Бонита Синклер и ее муженек мистер Питер Синклер-Фергюсон то и дело пытались перехитрить и обжулить друг друга. У меня, старика, мурашки бегут по коже, как подумаю, с каким хладнокровием эти двое обманывали друг друга. – Он потер ладонью огромный лысый череп. – Нет, я неудачно применил метафору. Лучше сказать так: ты принадлежишь к другой весовой категории. Ладно-ладно, не сердись. Продолжим чтение. «Естественно, она поняла, что может меня использовать, и не преминула это сделать. Позвольте заметить, я не имел чести лично быть знакомым с мистером Феликсом Хэем. Я не знаю, кем он был. Не знаю, почему он мог заинтересоваться мной или подумать, что я хочу убить его, не знаю, где он раздобыл негашеную известь и фосфор, которые я как-то использовал в своих делах. В общем, он был тупицей. Но жена кое-что о нем рассказала мне. Оказалось, кто-то пытался убить Хэя, отравив его эль. Я не знаю, откуда ей об этом известно, но Хэй намеревался пригласить к себе всех, кто мог желать ему смерти. Этот самонадеянный болван зачем-то собрал против нескольких персон опасные улики. Бонита не знала количество людей и не была в курсе, намеревался ли он скрыть эти улики. Она сказала, что я один из них, но я думал, она лжет. Моя жена была сильно напугана. Вот что она предложила. Я незаметно проберусь в квартиру Хэя. Это нетрудно: удивительно, но эта квартира находится прямо над моей прежней конторой. Я досконально знаю это здание, почти как Коран, который всегда привлекал меня своей поэтичностью. Дальше я подожду в конторе Бернарда Шумана. Войдя в квартиру Хэя, моя жена оставит дверь на задвижке. Когда компания устроится в гостиной, я проникну в квартиру и буду подслушивать. Жена сказала, что мистер Хэй редкостный хвастун и болтун. Она рассчитывала, что он намекнет или же прямо укажет на место, где спрятаны тревожившие ее улики. Даже если он откажется говорить, она сумеет развязать ему язык. Ну, хватит заниматься чепухой. Я устал писать. Я был нужен жене, потому что могу взломать любой замок. Ну вот, теперь вы понимаете, как я там оказался. Хэй собирался говорить, а я – слушать. Едва узнав про улики – в случае с моей женой это были два письма, в которых она ручалась за подлинность фальшивых Рубенса и Ван Дейка, и это грозило ей пятилетним сроком, – я был готов действовать. Если только Хэй не упрятал письма где-то вроде Английского банка, я бы раздобыл их, пока он разглагольствовал. И это не ложь. Я серьезно. Этого она от меня и хотела. Я сказал, что согласен сделать это за тысячу фунтов. Мы сошлись на семистах пятидесяти. Я дождался, пока все поднимутся в квартиру Хэя, после чего взломал контору Бернарда Шумана. Мне нравится это занятие. Мне нравится притворяться, и, если бы кто-нибудь вошел, я сделал бы вид, что служу там. Я не боялся встретиться с Шуманом. На случай встречи у меня была заготовлена фраза: „Большой лондонский пожар тысяча шестьсот шестьдесят шестого года“. Однако Шумана я не встретил. Я поднялся в квартиру Хэя в десять минут двенадцатого. Все гости были на кухне. Судя по звукам, идиот Хэй подражал младенцу. Я пробрался в спальню, откуда мог наблюдать за гостиной. Едва я там оказался, как увидел Бернарда Шумана собственной персоной, который выходил из кухни с подносом в руках. На подносе стояли шейкер для коктейлей, несколько стаканов и бокал без ножки. Шуман поставил поднос на столик и вернулся на кухню, где Хэй продолжал изображать младенца. Если вы думаете, что кто-то подмешал яд в тот шейкер или стаканы, оставленные на столике, то вы ошибаетесь. Никто не подходил к столику. Я следил. Через несколько минут вся компания вернулась из кухни. Хэй пригласил их к столу. Он начал словами: „Друзья, римляне, сограждане…“ – и вообще валял дурака. Мне он показался немного чокнутым. Говорил так вкрадчиво и путано, что я не понимал, о чем он толкует и что ставит каждому в вину. Но он заявил, что оставил улики у своих поверенных из фирмы „Дрейк, Роджерс и Дрейк“, а большего мне знать и не нужно было. Похоже, гости опьянели с одного глотка и начали дико хохотать. В то время я не понимал почему». – Г. М. внимательно посмотрел на Блайстона. – Итак, – ровным голосом произнес он, – Хэй сообщил вам, что было у него на уме? Он ведь не только отпускал шуточки, пока действовал атропин?

Блайстон, погруженный в свои мысли, встрепенулся. Очевидно, он был сконфужен. С глупым видом почесав подбородок, сэр Деннис признался:

– Да, Хэй кое-что сообщил.

– Что именно?

– Трудно сказать, – серьезно ответил Блайстон. – Он не умел выражаться прямо. Во всяком случае, старался изъясняться… иносказательно. Его речь напомнила мне манеру Генри Джеймса с его каламбурами и двусмысленностями. К тому же начал действовать атропин, и понять что-либо стало вообще невозможно. Боюсь, я слушал лишь то, что касалось непосредственно меня. Но…

– Что «но»?

– Вы считаете, что эта свинья Фергюсон не лжет?

– Да, считаю. По крайней мере, в этом случае.

– Тогда каким образом атропин попал в напитки? – спросил Блайстон, подавшись вперед, как лектор на кафедре. Казалось, он целиком и полностью сосредоточен на этом вопросе. – Клянусь, что Бонни – миссис Синклер – этого не делала. Я наблюдал за ней.

– Насколько пристально? – презрительно фыркнув, спросила Марсия. Она вся пылала от возмущения.

– За остальными я тоже наблюдал, – ответил Блайстон. – Никто не подмешивал яд. Это совершенно невозможно.

Г. М. продолжал читать:

– «Я ждал, не скажет ли Хэй чего-нибудь еще, но он только бесновался! Этот тупой верзила распевал „Правь к берегу, матрос“. Потом я спустился в контору Бернарда Шумана и достал телефонный справочник, чтобы найти адрес