Так появилась фамилия – Махов. Почему Илья Ильич, неизвестно. В детдоме, уже с класса седьмого, Илья начал отличаться от сверстников. Один увлекался спортом, другой мастерил, третий бездельничал и хулиганил. Илья учился. Он не просто был круглым отличником, он опережал сверстников на класс, а в некоторых предметах – на два. В восьмом классе Илья начал зарабатывать репетиторством, стал покупать себе вещи и внешне отличаться от детдомовцев. В университет его приняли вне конкурса, он получил общежитие, вставал каждый день в шесть, ложился в одиннадцать. Семь часов сна. Все остальные – работа. Не пил, не курил, на третьем курсе у него появилась сберкнижка. На четвертом он женился на дочке Леонидова. Она была старше Ильи на восемь лет, активно некрасива, но мелочи его никогда не волновали. Фамилия Ильи вызывала улыбку; женившись, он ее сменил. «Отсмеются и забудут», – решил он и оказался прав.

У него была программа, которую он неторопливо, но последовательно претворял в жизнь. Первое. Необходимо иметь имя, собственное лицо, чтобы тебя знали и ни с кем не спутали. По одежде встречают, с этого и начнем, решил он еще в детдоме.

Сверстники ходили джинсовые, хипповые, длинноволосые, разные. Леонидов всегда в костюме, аккуратен, отутюжен, хорошо подстрижен, речь чистая, литературная, никакого сленга, ни врагов, ни друзей, все на одной дистанции. Так как он продолжал репетиторствовать, то уже в двадцать два года Илью начали называть по имени-отчеству. В университете Илью знали, ни с кем не путали, закончил он с отличием, на работу в прокуратуру его взяли не за фамилию, хотя последняя, естественно, не мешала.

Начав работать, Илья Ильич Леонидов быстро заявил о себе как человек аккуратный, педантичный и исполнительный. Фамилией своей он не пользовался, с личным временем не считался, но сослуживцы его не любили.

– Он не с людьми работает, а гайки точит. Все чистенько, аккуратненько, точно в срок. Прокруст рядом с ним – ребенок и гуманист, – сказал однажды кто-то.

И все согласились. Однако Илья Ильич дружбы ни с кем не искал, шел своим путем, ждал своего часа. «Мне нужно дело, о котором заговорил бы город», – сказал Леонидов сам себе. Разбои и убийства, совершенные неизвестно кем, его не интересовали. «Здесь отличатся милиционеры. Следователя, который включится позже, никто и не узнает. Мне нужно иное».

Итак, наутро после убийства Игоря Лозянко, рано, до завтрака, Илья вошел в кабинет тестя. Коротко, без эмоций объяснил ситуацию. Бытовое убийство, замешан популярный спортсмен, на следствие начнут оказывать давление. Городу это ни к чему, не славы ради, а истины для… Прошу.

Тесть в просьбе ничего предосудительного не усмотрел. Не дело крупных торгашей просит, чтобы его можно было заподозрить, будто он хочет куш сорвать. Пусть его, тем более никогда ничего не просил. Может, он и не мерзавец, совсем наоборот.

В десять утра следователь Леонидов получил в производство дело по факту убийства гражданина Лозянко И. П. Следователь знал: если он отдаст под суд Павла Астахова, то его, Илью Ильича Леонидова, в Городе будут знать в лицо, ни с кем не спутают. Нелюбовь? Ему не нужна любовь, он ее не знал никогда, узнавать и не собирался. Он не просто прочитал все материалы, собранные милицией за первые сутки, он внимательно их изучил, проанализировал и не просто увидел Астахова, а нащупал ходы к нему, разработал тактику и стратегию ведения дела.

Астахова, при наличии лишь косвенных улик, арестовать не позволят. Необходимо подготовить почву, общественное мнение. Начинать следует резко, со скандала, решил Леонидов, с конфликта с милицией, добиться их звонков прокурору.

И такого человека подполковник Серов и майор Гуров обозвали дураком и прощелыгой. Просто стыдно за них становится, какие же они, к черту, сыщики-профессионалы, психологи? Но не будем возмущаться нашими героями, они люди здоровые, без комплексов неполноценности, им не дано понять логику и психологию Ильи Ильича Леонидова, они мыслят и чувствуют иными категориями.

Леонидов добивался скандала, звонков милиции в прокуратуру, но прокурор не Бог и не может освободить следователя от ведения дела без достаточных оснований. А последних у него не окажется, Леонидов не даст. Он увидел трамплин, Астахов вознесет некогда безымянного детдомовца, о Леонидове станут говорить с ненавистью, но будут знать в лицо и никогда ни с кем не спутают.

Илья Ильич отправился вести, казалось бы, бессмысленные допросы. Если думать об обнаружении и уличении преступника, то оно так и есть, а если добиваться цели, которую поставил перед собой Леонидов, допросы эти имели очень большой смысл. Сколько человек прошло через кабинет Ильи Ильича с трех до девяти вечера? Сколько у каждого из этих людей друзей и знакомых? Все они в ближайшее время узнают о существовании Леонидова Ильи Ильича, который ведет расследование по факту смерти Лозянко. И в каждом допросе в той или иной форме называлась фамилия Астахова.

И сам Павел Астахов придет, рассудил Илья Ильич, обязательно явится, не захочет привлекать к себе внимание. Вызывали? Вот он я, готов ответить на любые вопросы. Все так и произошло. Астахов явился, его, конечно, пропустили без очереди. Леонидов представился любезно, но сухо, подчеркивая, что здесь не стадион, а прокуратура.

Заполнив анкетные данные и предупредив Астахова по сто восемьдесят первой и сто восемьдесят второй статьям УК РСФСР о наказании за отказ от дачи показаний или за дачу заведомо ложных показаний, Леонидов протянул через стол протокол и показал, в каком месте следует расписаться.

Астахов взял ручку. Илья Ильич от напряжения мог вздохнуть, склонил голову набок, шарил взглядом под пыльной батареей. Павел расписался легко, вернул протокол, смотрел спокойно.

– Вот и хорошо! – облегченно вздохнул Леонидов. На удивленный взгляд Астахова пояснил: – Это я так, своим мыслям.

Если бы Павел знал эти мысли!

Илья Ильич задал все положенные вопросы, получил правдивые и лживые ответы, в конце каждой страницы попросил Астахова расписаться, а после последней строки написать: «Записано с моих слов правильно, мною прочитано, добавлений не имею».

Павел все написал, расписался, раскланялся и вышел из кабинета, раздумывая, куда сейчас направиться, не догадываясь, что шагает непосредственно в тюремный изолятор.

Леонидов после его ухода минут пять никого в кабинет не приглашал, перечитывал допрос, смакуя каждое слово, торжествовал. Все у тебя есть, Павел Астахов. Папа, мама, сила, красота, слава, красивые женщины. Все! Посмотрим, что от всего этого останется!

Вскоре в кабинет зашел прокурор.

– Илья Ильич, рабочий день давно кончился, – сказал он.

Леонидов ответил вежливой улыбкой, и прокурор, попрощавшись, ушел. Заменить следователя! Легко сказать! Как? По какой причине? Девятый час, а человек работает, все это видят и знают.

Илья Ильич Леонидов шел неторопливо домой. Перебрав прошедший день, он выделил три этапа. Разговор с тестем, сцена в милиции и допрос Астахова. Проанализировав их, он остался собой доволен. У меня есть имя, фамилия, положение. Будет у меня и власть. Никто меня ни с кем не спутает. Не будет, как в детстве: круглоголовые, стриженые, серые и одинаковые, как мыши. Не будет! Илья Ильич Леонидов. Персонально!

На третий день

В Городе Лева жил уже одиннадцатый день, восемь из них истрачены на банду и третий день расходовался на дело Лозянко. Так растрачивается жизнь сотрудника уголовного розыска: задержал одних убийц, устанавливай другого. Такая жизнь в принципе не делает человека добрее, доверчивее, благодушнее. У Гурова, видимо, был врожденный иммунитет, он с годами не черствел, не костенел душой. Он не мучился бессонницей, не бредил по ночам, но чужие беды воспринимал болезненно, по-человечески.

Когда вчера вечером Боря Ткаченко доложил результаты своей работы, у Гурова нехорошо, тревожно защемило в груди. Он вспомнил Павла Астахова, его открытое лицо, не умеющие лгать глаза, статную фигуру, гармоничную законченность движений. Почему-то Гуров увидел Павла в вечернем костюме, при орденах. Потом увиделся тюремный изолятор: тусклая