Да, добьемся. Но лучше всего бить один раз, наносить один, но точный и сильный удар. В челюсть!

В 14.30 меня принимал мой кардиолог. По дороге к нему я купил «Еженедельный журнал». С обложки его улыбался Министр — рот до ушей, — а на развороте посередине поместилась вся его многочисленная семья. Сестра Маргарета была закутана в вышитую золотом парчу, а Министр красовался в строгом фраке с «Северной Звездой» на груди и меньшеньким на руках.

«Ну вот, — подумал я, — вот он уже и готов — идеальный министр нового буржуазного правительства. В конце концов, нужен же им кто-то знающий, как вертится вся эта машина, они так давно не были у власти».

Доктор снял кардиограмму и внимательно послушал мне грудь. Освободившись от трубок, он удивленно взглянул на меня.

— Адъюнкт, ваши дела сейчас гораздо лучше, чем были весной! Вы где-то отдыхали? Насколько я понимаю, вы следовали моим предписаниям: отдых, никаких волнений и только покой, полный покой в кресле-качалке с какой-нибудь хорошей, но не слишком захватывающей книгой? Или вы, адъюнкт, изобрели новое чудодейственное средство?

Я вспомнил алый, как кровь, горячий малиновый сок, ночные прогулки по непролазному лесу, аршинные заголовки в газетах и убийства по вечерам, тайник под кроватью, и, Бог мой, я снова, снова едва не впал в мелодраматизм, как в тот вечер, когда убили Еву Идберг!

Я наклонился к нему и прошептал, прошептал нарочито громко, чтобы услышала медсестра:

— Убийство, доктор, убийство!

А потом вышел на залитую солнцем набережную Норр Мэларстранд и почувствовал себя по-настоящему бодрым и здоровым. Я помахивал тростью, улыбаясь смотрел на всех этих длинноволосых юнцов, которых, слава Богу, не имею теперь счастья учить, и думал: «Нет, действительно, одно убийство в году — это не так уж плохо!»