– О Юнджу, можно поговорить с вами немного? – с натянутой улыбкой начал он, входя в комнату.

Девушка с удивлением посмотрела на него.

– Не стоит волноваться. Я следователь Ма Чонсик, – поспешил он успокоить ее.

– Уже есть один следователь, так зачем же…

– Вам знакома девушка по имени Ким Хиён?

Ма Чонсик на всякий случай внимательно следил за ее реакцией. О Юнджу слегка нахмурилась, будто у нее заболела голова. Ким Хиён… Имя знакомое… Это точно кто-то, кого она знает… Девушка с особенно черными и блестящими волосами, белой кожей – ее вроде звали Белоснежкой… Но где же она ее видела?..

– А, вспомнила. Мы вместе работали на ферме, – наконец ответила О Юнджу.

– Вы хотите сказать, что познакомились во время программы работы за границей и работали вместе на ферме?

– Да, все верно.

Ее лицо посветлело. Ма Чонсик этим вопросом словно подтвердил достоверность ее смутных воспоминаний.

– Но как вы узнали, что я ездила по программе работы за границей? – вдруг спросила О Юнджу.

– Ким Гибом сказал мне, – ответил он.

– Понятно, – кивнула она.

В отличие от Ким Хиён, О Юнджу хотя бы была в состоянии вести конструктивный разговор. Ма Чонсик вспомнил встречу с Ким Хиён несколько дней назад.

На днях ему позвонила тетя девушки и сообщила, что та вернулась – он попросил оповестить, если племянница вдруг найдется. По словам Хиён, она на год уезжала из страны по программе работы за границей, чтобы отвлечься и привести мысли в порядок, но, как и ожидалось, данных о выезде из страны не было. Что-то здесь явно было не так.

Когда Ма Чонсик встретился с Ким Хиён, она не могла сосредоточиться на разговоре. Ее взгляд метался, она изредка мотала головой и выглядела очень нервно. Казалось, мысленно она находилась в другом месте. То вставала посреди разговора, настороженно оглядываясь вокруг, то внезапно замолкала, хмурилась, кусала губы или грызла ногти. Она рассказывала о своих подругах по работе на ферме.

Это было странно. Ма Чонсик немедленно начал выяснять, есть ли подобные случаи по всей стране. Хотя у него не было ордера, чтобы официально что-то расследовать, он использовал свои связи и дружеские контакты, накопленные за долгие годы.

Так Ма Чонсик нашел троих молодых людей в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет. И то, что он услышал от них, не могло не вызывать удивление, – их истории совпадали точь-в-точь. Они решили уехать из страны после того, как столкнулись с трудностями в жизни, связанными с деньгами или личными отношениями. Сообщили своим семьям, что уезжают по программе «Работай и путешествуй». В течение года от них не было ни одного звонка – лишь редкие сообщения или письма по электронной почте, – и тут они внезапно вернулись домой без предупреждения. И самое странное – ни один из них не пересекал государственную границу.

– О Юнджу, расскажите, пожалуйста, о ферме, на которой вы работали.

Девушка не понимала, почему ее об этом спрашивают. С момента возвращения в Корею она старалась не думать о прошлом, но теперь воспоминания нахлынули разом, причиняя боль. Боль от предательства мужа, который клялся в вечной любви, пронзала ее, словно кинжал. Она уехала, чтобы забыться, но теперь, когда вернулась, все всплыло перед глазами с еще большей ясностью.

– Расскажите о ферме, – повторил Ма Чонсик.

Только тогда О Юнджу, собравшись с мыслями, начала рассказывать о месте, где работала:

– Это была прекрасная равнина. Полно коров, свиней и овец, так что повсюду стоял запах навоза. По утрам поднимался туман, я седлала лошадь и скакала прямо в него. Это было отличное место, чтобы забыться и просто жить без забот день за днем. Хозяина фермы звали Майкл. Он был добродушным человеком, и раз в месяц к нему приезжали дети и внуки, жившие далеко. Единственная его проблема – он становился невыносим, стоило ему только выпить. Когда он напивался – пусть и редко, – мог ударить свою жену, Мэри. Но та говорила, что понимает его. Как-то раз я стала свидетелем рождения теленка. Я видела, как он выскользнул из разверстого чрева матери, затем с трудом поднялся на ноги. И вдруг поняла, что у меня текут слезы. Я подумала: «Рождение новой жизни – это всегда так трогательно…»

– Так… – Ма Чонсик цокнул языком.

Он посмотрел на О Юнджу широко раскрытыми от удивления глазами. Равнина, коровы, свиньи и овцы, запах навоза, утренний туман, Майкл, который напивался и бил свою жену… Рассказ О Юнджу был точно таким же, как у других, вплоть до деталей – словно все они заучили наизусть один и тот же рассказ, а потом пересказывали его, принимая за собственные воспоминания. Иначе чем можно было объяснить такое совпадение?

Вдруг О Юнджу прервала свой рассказ и схватилась за голову обеими руками. Казалось, ее пронзила резкая головная боль. Она вспомнила ощущение крайнего истощения, боли от побоев. У нее не было воспоминаний об этом в голове, но тело их сохранило.

Внезапно повторяющийся механический звук – тик-так, тик-так – наложился на воспоминание о побоях. «Там, в далеких местах… меня избивали и морили голодом?» Это не Мэри избивал пьяный Майкл. А ее саму.

О Юнджу разрыдалась. Рыдания разразились внезапно и становились все громче. Ее охватило глубокое чувство горечи. Ей стало обидно, как будто с ней несправедливо обошлись. Но как обошлись? Она не знала. Будто что-то сковывало ее, будто она была заперта в клетке. О Юнджу сжала кулаки и начала колотить себя в грудь, пытаясь избавиться от этого чувства.

Ма Чонсик, испугавшись, бросился к ней, удерживая ее руки, и дал выпить воды.

– Все закончилось, – мягко сказал он. – Все это в прошлом. Теперь можно успокоиться.

О Юнджу подняла на него заплаканные глаза.

– А что, если нет? – прошептала она. – А что, если, вопреки вашим словам, настоящая боль только начинается?

Ее инстинкт подсказывал: что-то внутри нее – в голове, в теле – раздавлено и изломано.

– В «Солазе» было хорошо… Я помню, что мне там нравилось… – прошептала она. – Но почему мне так больно?

– Что вы сейчас сказали? – вдруг резко спросил Ма Чонсик, стукнув ладонью по столу. – В «Солазе»?

– Да… Так называлась ферма, на которой я работала.

Ма Чонсик, резко вскочив, внимательно посмотрел на О Юнджу. Ее лицо было искажено страданием. Но из-за чего? Из-за мучительных воспоминаний? Или потому, что