Хан Соджон глубоко выдохнула, словно ей было тяжело говорить.

– Мама почти сразу же умерла. Она умерла за меня. Меня, бесполезную дочь… Я не билась в истерике – вместо этого твердо решила для себя, что проживу эту жизнь достойно: и за себя, и за маму. Я усердно училась, закончила хороший университет, вернулась в Корею и пришла сюда. Но, но теперь, когда думаю о маме… я не могу уснуть; так и встречаю рассвет – со слезами на глазах.

И действительно, на ее глазах проступили слезы. Соджон заплакала. Слезы катились из ее глаз, словно тело отторгало семена, посеянные где-то внутри него. Это были слезы, вызывающие сочувствие. Слезы, которые мгновенно сокращают дистанцию с собеседником и растапливают сердце.

Комендант кивнул.

– И небольшое дополнение – стараясь вжиться в образ Чон Михо, я все время размышляла – должна же быть какая-то точка соприкосновения, способная сблизить ее с «целью»? И решила, что это должна быть душещипательная история о матери – поэтому в моем рассказе пришлось принести ее в жертву.

«Нечистая».

Это слово пришло ей в голову. Она почувствовала, будто какие-то нечистоты проникают в ее душу, отравляя ее. Здесь, в Академии, Соджон научилась предательству и коварству, и постепенно становилась равнодушной, холодной как камень. Она постепенно забывала прошлое и настоящее и не имела никаких надежд на будущее. Она была убеждена, что все зависит от того, отнимут ли все у тебя или ты отнимешь это все у других. Она привыкала к подозрениям и лжи, обману и хитростям. И даже начала считать, что это правильные средства для достижения благих целей.

Хан Соджон почувствовала мурашки от этих мыслей, от осознания перемен, происходивших в ней. «Я все еще я. Но уже не тот человек, каким была. Я не изменилась. Но в то же время точно изменилась. Мои корни остались такими же, но способ, которым они цепляются за землю, изменился».

Она не могла продохнуть. Ее словно ударили ножом в грудь. Жестокая подлость, готовность прибегать к любым методам ради выживания, внедрялась в нее – демоническое орудие. Кожа вокруг раны начнет гнить, будет сочиться кровь, сломается кость, а след от проникновения ножа останется на всю жизнь.

«Можно ли выжить, став таким окровавленным куском мяса? И можно ли по своей воле позволить этому ножу вонзиться в меня – ради выживания? До какой степени я еще поменяюсь? На что буду способна? Живое существо существует лишь с одной целью – выжить. Что же судьба уготовила мне?»

* * *

– И почему вы выбрали именно это место для встречи? – проворчала Чон Гымхи, исподлобья поглядывая на Чон Ихва.

– А что в нем такого? Это место – земля будущего, – ответила Чон Ихва с улыбкой. – Понимаешь? Небось, про себя думаешь: «Ну да, хорошее место, чтобы тут кого-нибудь закопать – и не найдут никогда», а? – Она перевела взгляд, оглядывая всю эту никчемную землю, раскинувшуюся на километры. – Главное здание будет огромное. Высокое и прекрасное. Чтобы все смотрели на него, запрокидывая головы, словно глядя на само небо. И у него обязательно должна быть остроконечная крыша – она станет символом университета. Будет возвышаться, словно страж порядка. Во многих кампусах здания невысокие и вытянутые – но это не для меня. Я хочу хоть раз почувствовать себя хозяйкой места, возвышающегося над землей, и смотреть на все вокруг сверху вниз.

Ветер поднял пыль.

– Представь себе, на этой святой земле, как в утробе матери, появится множество талантливых людей. Я сама буду их утробой. Здесь я буду воспитывать их, даря материнское тепло, с заботой и терпением.

– Да-да, видимо, таких же людей, как я, – с усмешкой ответила Чон Гымхи.

– Ты так говоришь, будто стала монстром… Да, я знаю, что обречена на ад. Но вспомни наших учениц и выпускниц – как они прекрасны, как они сияют, как и ты сама. Они превращают мой ад в рай. Поэтому я буду продолжать улыбаться и в самом центре ада, как в раю. Ты ведь понимаешь? Если б не было ада, не было бы и рая. Да, ученицы ропщут на Академию из-за трудностей в обучении, но стоит им выпуститься, как все забывается. Ты говоришь, что это нечестные методы? Что в Академии учат идти к цели по головам других? А что еще остается таким, как ты, – жалким и загнанным в угол?

Жизнь Чон Ихва была бы пуста, если б не было Академии и учеников. Если задуматься, Ихва, с ее вечно бледным лицом вынужденная вести жизнь в подземелье, тоже вызывала жалость. В подземелье она учила только конкуренции, эгоизму и жестокости без капли раскаяния и вины. Улыбка рая в самом центре ада… Да, такова Чон Ихва.

Построенная ей в подземелье Академия, о которой никто и не слыхивал, переживала пору расцвета – и выпускницы были тому подтверждением. Чон Гымхи являлась одной из них – и потому Чон Ихва всегда с гордостью рассказывала о ней, о чем сама Гымхи, конечно, прекрасно знала.

– Хочешь посмотреть? – сказала Ихва, протягивая проект университета.

Высокое здание. Чон Гымхи попыталась представить себе пейзаж, который развернется на этом пустыре после завершения строительства. Вот здесь будет возведена стела – памятник Чон Ихва; видимо, она и сама стремилась стать символом университета. Но станет ли это место памятником ей? Или все же ее надгробием?

– А деньги, значит, собираетесь выжимать из выпускниц?

– Ты хочешь отомстить мне? Это же благодаря мне ты заняла свое место в обществе.

Да, нынешняя Чон Гымхи была создана Чон Ихва. Прошлая Гымхи была такой, как Хан Соджон. Соджон – это ее прошлое. В последнее время Гымхи иногда задумывалась: живи она, как Соджон, с такой же наивностью и желанием везде совершать справедливые поступки, существовала ли бы она сейчас без тревоги и чувства нависшей угрозы? Живи она как безвестная девушка – одна из миллионов таких же, – смогла бы защитить себя?

Она чувствовала, что превращается в монстра. Но также отдавала себе отчет в том, что, ступив на эту дорогу, уже не может повернуть все вспять.

– Я знаю, что ты можешь меня убить – ведь я сама тебя так воспитывала. А вот мне тебя уничтожить не под силу – и ты об этом знаешь. Но я могу сделать так, что все построенное тобой будет разрушено. Для тебя