Его подручные раздали пистолеты. Руки у молодых людей дрожали, но все-таки они подняли оружие и приставили его друг другу к голове. При этом были на мушке у подчиненных Дэвида.

– Стреляете на счет три. Ну что, раз… два… три, – спокойно скомандовал Дэвид.

Никто не выстрелил. Их руки дрожали так сильно, что пистолеты готовы были вот-вот вывалиться из них.

– Ну же! Мне некогда ждать. Нужно тут все быстро закончить – у меня запланирован обед со здешним начальником, – недовольно проворчал Дэвид.

Один из его подручных выстрелил в потолок. Друзья в ужасе закричали. Их лица побелели, и они с трудом стояли на ногах, дрожа всем телом.

– Ладно, попытка номер два. Если опять не выстрелите, я сам пристрелю всех троих. Хотите хотя бы одного спасти – подумайте хорошенько…

О чем тут думать? Как тут можно думать? Мыслей не было. Не было и слов.

– Раз… два…

Тут сознание Ли Джинука заполнила одна мысль: «Нет, нет, только не сейчас, не могу вот так умереть!»

– Три.

Прозвучала серия выстрелов.

Ли Джинук и Пак Донджин выстрелили, как и приказал Дэвид. А Чи Сонмо не стал стрелять в друзей – он захотел убить одного из подчиненных Дэвида.

Пуля из пистолета Ли Джинука попала в Чи Сонмо, который тут же упал навзничь. Пистолет Пак Донджина, направленный на Ли Джинука, оказался незаряженным. Один из подчиненных рухнул – и почти в тот же момент остальные открыли стрельбу.

«Бежать, не оглядываясь и не останавливаясь!» Пак Донджин и Ли Джинук бросились к обрыву – единственному месту, где была хоть какая-то надежда на спасение. Сзади доносились крики и грохот выстрелов, сотрясавший небо.

– А-а! – Пак Донджин, вскрикнув, упал на землю, так и не успев прыгнуть с обрыва. Ли Джинук тоже был ранен – пуля попала ему в бок. Но он все-таки прыгнул.

* * *

Ли Джинук тряхнул головой, словно пытаясь прогнать из мыслей навязчивые образы прошлого. Затем посмотрел на Хан Соджон и сказал:

– Улыбнись мне.

Соджон, держа в руках фотографию Сохён, посмотрела на него с удивлением, не понимая, к чему он это сказал.

– Улыбнись, – повторил Ли Джинук.

Он хотел увидеть ее улыбку.

«Падая с обрыва, я уже мысленно похоронил себя. Чи Сонмо выстрелил в подчиненных Дэвида, а я выстрелил в него – убил собственного друга! Лучше б это меня застрелили, а он выжил… Мне было противно, что я – такой, как я, – остался в живых. Мне становилось жутко невыносимо от того, что я ел, пил, дышал – и продолжал жить. Раскаяние и чувство вины преследовали меня по пятам – я проживал с этим грузом на душе день за днем. Все мои чувства и эмоции будто замерзли и умерли во мне. Жизнь превратилась в холодную глыбу с острыми гранями у меня в груди, вызывающую боль при каждом моем вздохе, каждом шаге. Так я и жил в плену у чувства вины – разве могли у меня появиться какие-либо желания и стремления? Все как будто занял огромный гвоздь, забитый в мою душу; он стал моей сущностью, которую невозможно вырвать. С тех пор я так и жил, таща за собой свой неподъемный груз вины и сожалений, разрушая свою жизнь собственными руками…»

– Улыбнись еще раз. Если улыбнешься хотя бы один раз, я дам тебе подсказку.

Улыбка Хан Соджон пробудила в нем желание снова жить – ее было достаточно. Маленький луч надежды. Достаточно весомое оправдание, чтобы позволить себе мечтать о будущей жизни. Ли Джинуку была нужна только эта улыбка.

– Да ты с ума сошел… – пробормотала Хан Соджон, фыркнув. – Тебе пора.

Она попыталась выставить его за дверь – мол, его дела здесь закончены. Ли Джинук усмехнулся. Ну что ж, не в этот, так в следующий раз – он обязательно увидит эту улыбку вновь, когда она улыбнется по собственной воле.

– Возьми это.

Ли Джинук протянул Хан Соджон телефон. Та удивленно распахнула глаза, взяла аппарат и огляделась, проверяя, нет ли поблизости кого-то.

– Это от выпускницы Чон Гымхи. Я сохранил в контактах и свой номер. Если понадобится, звони. Только будь осторожна, чтобы не заметили.

Сказав это, Ли Джинук повернулся и вышел. Хан Соджон крепко сжала телефон в руке. Услышав стук в дверь, она инстинктивно спрятала телефон в карман.

– Эй, да твой парень теперь в открытую к тебе прямо в комнату захаживает? – прозвучал голос О Юнджу.

– Привет! – Соджон улыбнулась. Она не заметила, как Ли Джинук обернулся, когда дверь почти закрылась. Он мельком увидел ее улыбку, слегка улыбнулся в ответ и исчез.

– Как он, хорошо с тобой обращается? Обычно таким плохим парням стоит разок проявить доброту и заботу, и все, ты уже у них на крючке, – съязвила О Юнджу.

– Да не парень он мне, сколько можно повторять!

– Как ни крути, он классный. В нем есть эта неуловимая аура человека, которому жизнь кажется бессмысленной. Каждый раз, когда он появляется, воздух словно холодком подергивает. Но, даже зная, что от него ничего хорошего ждать не стоит, все равно к нему тянешься!

– Перестань болтать глупости. Ты зачем пришла?

– Хотела вместе подготовиться к экзамену. Иначе мы обе его провалим. Выпускницей же должна все-таки стать одна из нас! Конечно, это буду я, бедная ты моя Ступенька… – сказала О Юнджу и плюхнулась рядом с Хан Соджон. – О, а это что такое?

«Ах, черт!»

– Что за девчушка?

Попалась. Он забыла спрятать фотографию. Что же теперь сказать? Как выкрутиться? Может, лучше рассказать все как есть? Что это дочь Кан Юджин, что ее приютила Чон Гымхи, что в кабинете ректорши хранится ужасная информация – и что нужно со всем этим что-то делать…

Может, О Юнджу можно довериться? Хоть она всегда и пыталась поддеть Соджон, между ними не было вражды – наоборот, они скорее были приятельницами… Может, стоит ей все рассказать и вместе начать строить планы? Вместе ведь легче, чем одной…

Хан Соджон колебалась. Она еще не приняла решения и потому лишь промямлила что-то невнятное.

* * *

– Явился? – встретила Чон Ихва Ли Джинука. Она жестом велела ему садиться, а сама стала делать укол себе в руку. Джинук терпеливо ждал. Он знал, что это инъекция обезболивающего.

– Ну, что сказала Гымхи? – Чон Ихва, протерев смоченным спиртом ватным диском место укола, села напротив.

– Может, лучше вам рассказать всю правду? Это облегчит