в классе. Имя «Иисус» произносил с восторгом, будто не мог сдержать переполнявшей его радости.
* * *
Неделей раньше мама позвала Льюиса в свою комнату и попросила сесть рядом с ней на кровать: собиралась что-то ему сообщить.
Какое-то время оба молчали.
Потом мама сказала:
– Льюис, дорогой. Эстер Бьянки нашли.
Она взяла его за руку, они легли на кровать и стали смотреть в потолок. Над ними медленно крутился вентилятор. Вечно крутился, на одном месте.
– Я люблю тебя, Льюис, – проронила мама.
В соседней комнате тихо мычал Саймон.
Льюис скрючился, положив голову маме на живот. Она гладила его по голове, как делала это раньше, когда он был маленький. Он слышал, как в животе у нее что-то булькает: это переваривался завтрак.
А потом она поведала ему о том, что случилось. Хотела, чтобы он узнал это от нее. Сказала, что это был преужаснейший несчастный случай. Тетя Ронни на своей машине сбила Эсти насмерть и спрятала ее тело, продолжая жить как ни в чем не бывало. Соседи видели, как Шелли Томпсон уводили в наручниках. Она совершила наезд непреднамеренно, но все равно понесет наказание, потому что скрыла это происшествие и пыталась спрятать тело Эсти. Засыпала его подружку землей. У Льюиса возникло странное ощущение: так бывает, когда стоматолог ковыряется у тебя во рту, но боли не чувствуешь.
После он позвонил Ронни. Не своим голосом она доложила, что ее мама тоже рассказала ей про Эстер.
– Где она? – спросил Льюис. Он был уверен, что его мама была где-то поблизости, подслушивала.
– Снова пошла курить.
По голосу Ронни он понял, что она хмурится.
– А ты сама как? – поинтересовался Льюис.
– Ты видел Кэмпбелла? – вопросом на вопрос ответила Ронни.
– Нет. Мы никуда не ходим с тех пор, как Клинта арестовали. – Как же приятно вслух назвать отца по имени, словно говоришь о чужом человеке. Имя Кэмпбелла Льюис боялся произнести. Вдруг мама услышит.
К счастью, Ронни не стала допытываться.
– Что теперь будет делать твоя мама? – спросила она.
– Не знаю.
– Я скучаю по Эстер, – вздохнула Ронни.
– Я тоже. – Льюис вспомнил, как Эстер голыми руками прикасалась к золотым рыбкам.
Он подумал, что они с Ронни теперь снова друзья. Или, может быть, только теперь стали друзьями.
* * *
На возвышениях по обеим сторонам от священника стояли вентиляторы на ножках, обдувая людей на скамейках. Они поворачивались вправо и влево, но не синхронно: один описывал более широкую дугу, чем второй. Льюиса вдруг поразила мысль: когда-нибудь он вырастет, станет мужчиной, а Эсти повзрослеть не суждено. Он уже сейчас чувствовал, как его тело предает ее. Сидя на жесткой скамье в удушающей жаре, он остро сознавал, что пальцы ног безбожно упираются в носки ботинок, а волосы щекочут верхние края ушей: отросли с того дня, когда пропала Эстер.
* * *
Давая клятву верности, Льюис посмотрит в толпу гостей и увидит Саймона в элегантном костюме, который ему, должно быть, купила мама. Наше отношение к окружающим обусловливают крошечные детали. Брюки задраны чуть выше, флисовый джемпер в теплый день – и окружающие либо начинают что-то громко, оживленно говорить, либо вовсе отворачиваются. В отсутствие этих маркеров брат Льюиса будет похож на бизнесмена, который смотрит перед собой невидящим взглядом только потому, что он о чем-то задумался. На свадьбу Льюиса он придет в сопровождении мамы и соцработника. Льюис, уехав из родного дома, не сразу привыкнет к тому, что на входной двери изнутри нет детского замка. Он осознает, что всю свою жизнь, сколько себя помнил, злился на брата, хотя Саймон уж совсем не заслуживал его гнева. Льюис думал, что Саймон свободен от Клинта. Тот никогда не смотрел на него, даже имени его лишний раз не упоминал. Льюис злился потому, что, как ему казалось, жизнь и его, и матери вращалась вокруг Саймона. Глядя на Саймона, Льюис видел только старшего брата, которого он лишен. Брата, который устраивал бы с ним гонки на велосипедах, заставляя Льюиса быстрее крутить педали. Брата, который дал бы отпор Клинту. Но правда состояла в том, что, кроме Саймона, у Льюиса нет и не будет другого брата. Льюису захочется остановить церемонию, повернуться к мужчине, которого он любит, и громко, чтобы все слышали, сказать: «Это мой брат Саймон».
В день своей свадьбы Льюис будет безумно счастлив, но в церквях он всегда будет вспоминать похороны Эстер, танцующие в воздухе пылинки, нестройное пение. Он по-прежнему будет настороженно наблюдать за окружающими, опасаясь, что его засмеют, если вдруг он сделает или скажет что-нибудь невпопад. Когда человек, приготовивший ему кофе, раздражен, у Льюиса потом весь день окрашен в мрачные тона. Но он будет полон решимости радоваться жизни, зная, что печаль неизбежна. Льюис станет чаще навещать брата. Не для того, чтобы выглядеть лучше в собственных глазах, или потому что Саймон нуждается в нем. Вовсе не поэтому. Просто они с Саймоном знают друг друга так, как никогда не будут знать кого-то еще.
Льюис был бы рад сказать, что их жизнь мгновенно изменилась к лучшему, едва мама оставила Клинта. Что в один особенный день она снова научилась смеяться, быть раскованной, забываться, носить солнцезащитные очки. Но те годы отложатся в сознании неясным воспоминанием, как позабытая видеоигра, в которую он играл всего один раз и очень давно. И это удивительно, потому что он прекрасно будет помнить зеленую банку с золотыми рыбками и вкус губ Кэмпбелла Резерфорда на своих губах.
* * *
Священник закончил богослужение, снова заиграл орган. Все задвигались, одновременно переворачивая свои листки с текстами гимнов. Горячий воздух в церкви всколыхнулся, словно стая птиц вспорхнула в небо.
Кэмпбелл повернулся и посмотрел на Льюиса. Тот отвечал ему твердым взглядом. Многие украдкой поглядывали на Ронни, сидевшую вместе с матерью в задних рядах. В этот день последний раз так много людей вместе думали об Эстер. Но разве все это так уж важно? Льюис представил, как однажды он покинет Дертон, поселится в другом месте. Он всегда будет помнить те мгновения в тени деревьев у ручья, сарай, смех Эстер, школьный гандбол.
Спустя годы ему захочется сказать, что пережитое помогло ему стать лучше, чище, но к тому времени он уже усвоит, что чашку легко разбить вдребезги, но склеить ее так, чтоб не осталось изъянов, невозможно. Порой, сколько бы он ни прожил, Льюису будет казаться, что ему по-прежнему одиннадцать лет и он сидит и смотрит, как из церкви выносят гроб с телом Эсти.
Папа Эсти был самым высоким из мужчин, несших гроб,