– Ты можешь найти, где этот Пилигрим сидит?

– Теоретически – нет. Практически… я кое-что нашёл. Он пару раз заходил не через Tor, а напрямую – по ошибке или намеренно. Оставил след. IP-адрес привязан к Wi-Fi-роутеру в старом доме на Бармалеева. Там есть студия звукозаписи. Заброшенная. Или нет?

Через полтора часа Максим стоял у железной двери с облезшей наклейкой: «Звук и Свет. Студия 6».

Замок выглядел новым. Но на звонок никто не отвечал. Он обошёл здание, нашёл пожарную лестницу, поднялся на второй этаж, выбил стекло ногой и пролез внутрь.

Тишина. Застывшая. Воздух – будто не двигался годами.

Он прошёл в зал. На полу – звукопоглощающий ковролин, черные стены, микрофоны. На столе – ноутбук. Включён. Работает. Камера смотрит в потолок.

– Студия шестая, – прошептал он. – Шестая ступень?

На экране – открытый текстовый файл:

Если ты читаешь это – ты уже на шестой.

Всё, что ты слышишь теперь – не из мира.

Уходят те, кто не может забыть.

Но вернуться могут только те, кто больше не хочет помнить.

Добро пожаловать.

В углу – старая радиола. Она включилась сама собой. Заиграл скрипучий джаз.

И тут Максим заметил на стене зеркало. Старое, мутное, заклеенное наполовину изнутри.

Он подошёл. Оторвал скотч.

Отражение не совпадало.

В отражении он стоял не так. Голова была повернута.

А глаза – смотрели прямо на него.

Он ударил кулаком по стеклу. Треск. Всё исчезло. Свет моргнул – и в студии стало темно, как в подвале.

Он вышел наружу. На улицу. Ночной Петроградский район снова дышал обычной жизнью. Свет из окон, студенты, вейпы, самокаты.

Но что-то осталось за его спиной.

Он знал – теперь он в списке.

Не просто как наблюдатель.

Как следующий.

Глава 13. Дом, которого нет на карте

Архив на Загородном проспекте был всё тем же – тусклым, пыльным, затянутым дыханием прошлого. Под потолками – железные балки, запах старой бумаги, и библиотекарша с лицом, будто высеченным из воска. Она молча провела Максима к хранилищу дореволюционных градостроительных документов.

Он пролистывал карты, как судья приговоры:

1902, 1906, 1913…

На карте 1911 года он увидел странное. Между Каменноостровским проспектом и Большим проспектом П.С. – там, где сейчас сквер с детской площадкой и кафе «Молекула», стояло здание. Без номера. Просто пометка:

Дом архитектора Фролова. Частная собственность. Построен 1899.

А уже на карте 1923 года – ничего. Только зарубка. «Земля выкуплена городом. Строительство отменено. Объект снесён».

– Вот он, – прошептал Максим. – Исходная точка.

Он сделал фотокопию. Поехал туда сразу. Сквер выглядел обыденно: детские качели, фонари, груда старых велосипедов, два подростка в худи обсуждают реп-баттл. На скамейке – старик с шахматами. Всё, как должно быть.

Но что-то было не так.

Максим пошёл по периметру, вглядываясь в землю. Под одним из кустов он заметил выступ – кусок старого гранита, как от ступени. Пыльный, засыпанный землёй. Он присел, откопал дальше – каменные плиты, ведущие вниз, обломанные, заросшие.

Там когда-то был подвал.

Сердце забилось чаще.

Он вернулся вечером. С фонариком, перчатками и фомкой. Под вечерней дымкой сквер опустел.

Максим поддел камень. Под ним – бетонная крышка. Буквы, выбитые по-немецки:

Trittstufe – «ступень».

Он потянул – крышка отошла с трудом.

Внутри – пролёт лестницы, уходящий в темноту.

Он спустился.

Под землёй было сыро и странно тихо. Стены бетонные, старые, с выбоинами.

Лестница вела вниз – на пять, шесть, семь пролётов. Он перестал считать.

На стенах – знаки. Линии. Чертежи.

И, наконец, – дверь.

Деревянная, заколоченная крест-накрест. На ней мелом нарисована лестница. Семь ступеней. Подпись:

«In absentia lucis, Tenebrae vincunt.»

(В отсутствии света побеждает тьма.)

Максим приложил руку к двери.

Сердце билось, как в последний раз.

И тогда за дверью что-то зашевелилось.

Шаг. Второй. Стук – будто кто-то постучал в ответ.

Максим резко отпрянул.

Он вылез на поверхность. Воздух был как удар в лицо – холодный, реальный.

Сквер молчал. Но внутри него всё кричало.

Он знал: дверь открыта.

И если кто-то ещё исчезнет – значит, этот дом продолжает жить.

Максим записал в блокнот:

«Есть место, которого нет на карте.

Но каждый, кто его видит, исчезает не физически.

Они – в чёрном списке Петроградки.

Не пропавшие.

Перешедшие.»

Глава 14. Семь зеркал

Максим не спал двое суток. Его комната на Чкаловском всё больше напоминала штаб: старые карты, распечатки форумов, фотокопии с архивными штампами. На стене – схема, центром которой была лестница. От неё отходили линии, будто корни: «дом без адреса», «Пилигрим_7», «Фролов», «исчезновения», «отражения».

Одной из нитей была странная сноска в личных заметках Орлова, найденных в его компьютере:

«Семь зеркал. Семь входов. Шестое искажает, седьмое – зовёт».

Максим начал копать. Архивы газет, интервью с коллекционерами, скупщиками антиквариата, форумами о городской мистике. И вот:

в 1976 году по Петроградке прокатилась волна слухов – в разных квартирах появлялись старинные зеркала, не отражающие привычно, а показывающие «что-то иное». Люди описывали себя в другом возрасте, в иной одежде. Кто-то говорил – отражение моргнуло первым.

Семь квартир.

Семь зеркал.

И – семь исчезновений.

Шестое зеркало было найдено в доме на улице Ленина, в квартире реставратора Иосифа Абрама Гринберга, человека со странной репутацией, живущего почти затворником. Его все знали в среде музейщиков, особенно по работе с дореволюционным стеклом.

Максим записал адрес и поехал.

Квартира находилась в доме с колоннами, ветхом, но ещё величественном, будто выстоявшем под напором современности. Он поднялся на третий этаж, постучал.

Скрип. Цепочка. И взгляд.

– Лисовский? – прозвучал голос. – Я вас ждал. Проходите. Без звука, если можно.

Комната была наполовину музей, наполовину – гробница. На стенах – рамы, старинные раструбы для очистки стекла, лампы с жёлтым светом, пахло спиртом и лаком.

В центре – зеркало. В тяжёлой бронзовой оправе, покрытое тканью. Почти два метра высотой.

– Это шестое, – тихо сказал Гринберг. – Первые пять сожгли или потеряли. Седьмое – я не видел. Но чувствую, что оно рядом. Оно ищет.

Максим посмотрел на зеркало.

– Что в нём?

– Оно не отражает. Оно смотрит. И показывает то, что ты не можешь видеть в себе. Или… то, что давно покинул.

– Я видел лестницу, – сказал