— Это что, стихи? — насмешливо спросил Канаш. — К сожалению, я далек от поэзии, поэтому разговора не будет.

Он поднял пистолет. Ему оставалось всего лишь нажать на курок, но смехотворный ножик, которым Забродов только что с невозмутимым видом чистил ногти, каким-то непостижимым образом вдруг вынырнул из пустоты и вонзился в его горло чуть правее гортани — туда, где под кожей мерно пульсировала артерия.

Свет начал стремительно меркнуть. Канаш нажал на спусковой крючок, пистолет коротко бахнул, подпрыгнув в его руке, и пуля вспорола обивку кресла, в котором уже никого не было. Валентин Валерьянович упал на одно колено, схватившись свободной рукой за рукоятку ножа, и заколебался, понимая, что струящийся у него между пальцами поток крови превратится в фонтан, как только он вынет нож из раны. Он снова выстрелил, хотя перед глазами было уже совсем темно, как будто на подмосковный поселок спустились преждевременные сумерки.

— Да, — услышал он из недостижимой дали, — разговора не будет. О чем с тобой говорить?

Канаш нечеловеческим усилием поднял пистолет, который, казалось, теперь весил не меньше тонны, и стал стрелять, поворачиваясь вокруг своей оси. Последний выстрел опрокинул его на спину. Пистолет выпал из слабеющей руки. Потом хлопнула закрывшаяся за Забродовым входная дверь, и этот звук был последним, что услышал Валентин Валерьянович Канаш.

…Илларион загнал «лендровер» в кусты, заглушил двигатель и только после этого ответил на вызов по сотовому телефону. Когда он поднес трубку к уху, мимо его укрытия одна за другой пропылили три набитые людьми милицейские машины. Ему даже показалось, что он разглядел сидевшего на переднем сиденье головного джипа Сорокина.

— Да, — ленивым голосом сказал он в трубку. — Ты, Сорокин? Ну что, поймал своего Канаша? Ах, ловишь… Бог в помощь. Что? Я? Да ничего… Ванну вот принял, а теперь лежу на диванчике — наполовину дремлю, наполовину размышляю… О чем? Да о поэзии, знаешь ли. Что? Сам ты дурак, хоть и полковник. Ну и не верь на здоровье… Ну, хочешь, я тебе что-нибудь почитаю, чтобы ты успокоился? Куда идти? — Он вздохнул. — Грубо, полковник. Какой пример ты подаешь своим подчиненным?

Он выслушал ответ Сорокина, поморщился, улыбнулся, захлопнул крышку телефона и запустил двигатель. Илларион торопился, потому что дома его ждала недочитанная книга, которую ему на три дня одолжил Пигулевский и которую он никак не мог вернуть старику уже вторую неделю.