— О, думаю, что если бы мужчины стали элементом, то они бы прошлись по всей таблице, пробуя различные вариации формул и новообразований, — не сдержала скептицизма Айли.

— А я вот всегда считал, что более непостоянным элементом стали бы женщины, — девушка замолчала, вспомнив, что Ёндже говорил о боязни разбитого сердца. У него явно фобия какая-то, поэтому и сменил передний привод на задний. — Прости, я совсем забыл сказать, зачем звоню. Что ты делаешь вечером? Я хотел бы встретиться, чтобы как-то загладить вчерашнее впечатление, но я, правда, никак не мог уделить внимания, потому что встреча была очень важной…

— Не знаю, на улице слякотно, и не хочется выходить из дома, — Айли задумалась, рискнёт ли увидеться с ним ещё раз для того, чтобы выяснить, связан он с убийствами или нет, или инстинкт самосохранения остановит её? Он может быть опасен, не лучше ли никуда с ним не ходить?

— Я пришлю такси, назови адрес.

— Ты не напрашиваешься в гости? — поддела девушка. «Конечно, зачем торопиться на квартиру к той, которая не интересует, как сексуальный объект? Все парни хотят проникнуть только туда, где желают получить что-либо».

— Мне кажется это не очень приличным, ты ведь не приглашаешь.

— А ты хотел бы? — хмыкнула Айли.

— Ты меня пытаешься скомпрометировать или разоблачить во мне коварного соблазнителя?

— Просто любопытно, что именно тебе от меня нужно. Не интеллектуальные же беседы о живописи, науке и образовании вести? — «Давай же, скажи, что я тебе интересна, как человек, как подруга, с которой можно ходить за покупками, по выставкам, и сплетничать о жестоких мужчинах».

— Хорошо, допустим, не только это, но я же имею право поухаживать за девушкой, прежде чем добиваться чего-то ещё?

— Серьёзно?

— Что именно? — по-деловому спросил Ёндже, теряя теплоту и открытость голоса, когда что-то уточнял. В нём постоянно присутствовал человек, который всё воспринимает не поверхностно и бросается на преодоление трудностей.

— Ты собираешься позже добиваться от меня чего-то?

— А ты думаешь нет? — вернулся к более медовому тону парень. — Приезжай ко мне в ресторан, я как раз туда еду.

— Даже не знаю… — закусила губу Айли. Почему опять создалось впечатление, что он вполне себе натурал? Говорит как настоящий мужчина. Очень естественно.

— Давай сейчас пообедаем, а потом сходим ещё куда-нибудь?

— Не знаю, мне нужно подумать, — растерялась журналистка. Куда с ним идти? Что ему нужно? Ну почему он такой сложный! И зачем за ним следят золотые? И если она пойдёт с ним, то будет ли где-то ошиваться вокруг Сольджун?

— Айли, — выдохнул Ёндже, не устав уговаривать её и не роняя уверенность собеседника, который не начинает лебезить и паниковать, предчувствуя отказ. Молодой человек говорил взвешено и неторопливо. Как можно быть таким непробиваемым, хладнокровным? «Он ни разу и глазом не моргнул, чтобы показать, что я ему нравлюсь! — гадала Айли о том, соглашаться или нет. — Он не разглядывает меня, не заглядывается, не делает пошлых намеков, не тянет рук. Нет, в наше время этому не может быть объяснением воспитание. Сейчас такие только…»

— Что? — вспомнила она о том, что к ней обратились.

— Я не гей, Айли, — без обид произнёс Ёндже. «Откуда он?!..» — ошарашилась блондинка, сомкнув губы, будто это с них слетело что-то разоблачающее. — И даже не бисексуал.

— Я… я разве что-то такое говорила? — щеки вспыхнули, но интонацией она не показала своего стыда. — Ты это… записывай адрес. Я успею одеться, пока за мной приедет такси.

* * *

Ёнгук лежал и слушал, как на кухне возится жена, прошедшая туда вместе с дочкой. Будильник ещё не звонил и он, зная, что в офис имеет право приходить в любое время, лишь бы успевал делать дела, отключил его, задумавшись о том, чтобы не идти на работу раньше двенадцати. Пусть всё подождёт. Тот мужик, что вывел на него клан мафии, тот, у которого он интересовался, кому он сдавал в аренду свой подвал — с ним разобрались парни Хоупа, чисто, быстро и без следов. Больше не осталось никого, кто может побеспокоить его безопасность в ближайшее время. Остаётся только ждать информации по этим гомосексуальным извращенцам…

— Тебе завтрак принести или придёшь? — раздался голос Рин с той стороны, откуда уже неслись аппетитные запахи. Перевернувшись на живот, Гук положил руки на подлокотник и тоскливо выглянул из-за них.

— А кексик будет?

— Не надо смотреть, как старый побитый спаниель, — вздохнула, посмотрев на него, Херин. — Никакого кексика. От сладкого толстеют.

— Мне грозит поправиться, по-твоему? — едва не выскочил из-под покрывала Гук, чтобы похвастаться подтянутым и жилистым телом, на котором не оседало ни капли подкожного жира, но вовремя вспомнил о ранах на плече и ноге. — Во мне сладкое очень хорошо усваивается, моментально переваривается.

— Пошли есть, я сварю кофе, — позвала она его, не подходя, хотя его взгляд молил о пощаде, любви и ласке.

— Я не тороплюсь в офис. Могу поехать туда к обеду, — выдал пункт капитуляции Ёнгук, вытянув руку вперед и похватав ей воздух, призывая, чтобы в его пальцах оказалась та, что упрямо не приближается. — Иди сюда.

— Иди завтракать, — строже сказала женщина, сделав шаг назад. Глаза адвоката почти наполнились слезами, сделавшись такими страдальческими, что ими можно было заменить взор Хатико, Симбы возле умирающего Муфасы, и котика из Шрека тоже. — Прекрати!

— Мне плохо… — уронил он лицо и прокряхтел. — Я умираю…

— Тебе надо было идти в артисты, — отвернулась Херин, хотя ей тяжело давалось моральное сопротивление.

— А тебе в прокуроры… никакого милосердия!

— Неужели я вижу бессильного перед чем-то Бан Ёнгука? — скрестив руки на груди, его супруга повернулась вновь.

— Я перед тобой всегда такой, — поднял он лицо, немного ожив. — Ты же знаешь, ты моя единственная слабость. И применять силу по отношению к тебе я не способен.

— Вот и отлично. Вставай и марш на кухню, — потопала она тапочкой, выманивая мужа с дивана.

— Один поцелуй! Для хорошего начала дня, — Гук замер в выжидающей позе. Херин прищурилась. — И я встану.

— Ладно! — взмахнула руками она и, подойдя, наклонилась к его щеке. Не дав завершиться её жесту, мужчина обхватил её вокруг талии и повалил на себя, жарко принялся покрывать поцелуями, утопая в рассыпавшихся по нему волосам и скользя ладонями по шелковому лиловому халатику. — Гук! Ну, перестань! — единожды воскликнув, Херин начала смеяться, стремительно сдаваясь и уступая. — Ты обещал встать!

— Я встаю… но не весь. Частями, постепенно, — прижимая к себе жену, он позволил ей лежать сверху,